Четвертаков сидел и покуривал.
Поезд шёл неспешно, останавливался, с открытых платформ и из вагонов сходили и на освободившиеся места заходили, и много всего затаскивали, на погрузке в Шлоке затащили три орудия.
Северный фронт жил, войска пополнялись и менялись, кто на позиции, кто на отдых. В тыл ехали больные и раненые, во все стороны перемещались артиллерийские парки и обозы III разряда.
На самой ближней к фронту железнодорожной станции Шлок Четвертаков счастливо наскочил на сборный эшелон в Ригу, помог затащить сломанные орудия, помог обозным с их грузами, один ящик дотолкал до заднего борта последней платформы и устроился на нём, свесив за борт ноги. Это было утром. Ему кричали: «Эй, вахмистр, не дури, заснёшь, свалишься… убьёшься…» Но это кричали обозные, чего с них взять. А когда не кричали, то между собою ба́яли, как ни странно, про войну. Иннокентий уже давно на войне ничего не слышал про войну. Один из обозных, старый дядька с окладистой бородой, баял про «окопы», про обстрелы и всякие ужасы, врал, потому что Иннокентий не встречался в окопах с обозными III разряда. Иннокентий не вслушивался, но, когда обозный врал сильно, хотелось встать и задать ему горячего: «Лучше бы про вшей баял: если с нижнего чина в окопах собрать всех вшей и положить на безмен, то столько же весу будет, сколько в самом нижнем чине».
Когда эшелон катил-катил и докатил до большой реки и въехал на большой мост, Кешке надоело курить и смотреть на убегающие рельсы. Мелькавшие косые фермы моста мешали любоваться рекой, Кешка сплюнул, а когда мост проехали, он снова стал смотреть: слева на взгорке предмостных укреплений, на красивом коне, стройный такой, сидел всадник и в бинокль смотрел на Кешку.
«От бы мне такого на Байкал-батюшку! – подумал Четвертаков про бинокль. – Да ещё одного, для Мишки…»
Хорошая мысль пришла, колёса постукивали, рельсы убегали, в шинели и в сапогах было тепло, и Кешка улыбнулся всаднику.
XI
К марту 1916 года война стабилизировалась на всех фронтах. Но не остановилась и не закончилась.
Германцы не смогли добиться своих целей и победить французов в верденской мясорубке, но отбили атаки русских в Белоруссии под На́рочью.
Немецкие генералы перемещали уставшие дивизии с востока на запад и с запада на восток, затыкая ими горячие точки.
1 апреля русские генералы во главе с Верховным главнокомандующим собрались в Ставке в Могилёве для выработки и обсуждения плана на предстоящее лето, плана весенне-летней кампании 1916 года.
* * *
Камердинер распахнул дверь:
– Заходите и подождите здесь.
Нагруженный фотограф в пальто с бархатным воротником и в кепке с клапанами, с треногой в руках и большим ящиком и кофром за плечами кивнул.
– Сюда. – Камердинер показал рукой. – Можете раздеться.
Фотограф втиснулся в слабо освещённую небольшую сервировочную.
– Если темно, вот выключатель… можете отодвинуть штору… Когда будете готовы, позовите, я рядом.
Фотограф прислонил треногу, снял с плеча и поставил на стол ящик рядом с кофром. Пуговицы на новом пальто не слушались влажных дрожащих пальцев и не хотели пролезать в узкие прорези, последняя на груди оказалась самой непослушной, фотограф дёрнул и оборвал её.
«Чёрт бы меня побрал, зачем согласился, ведь всего-то сказали снять генералов у дома губернатора… куда же это я попал?»
Замки треноги тоже капризничали, и не хотел в резьбу винт крепления камеры, пенсне скользило со вспотевшего носа. Неожиданно открылась дверь и в сервировочную вошёл генерал с аксельбантом и с царскими вензелями на погонах. Фотограф оторвался, распрямился, по красным щекам и лбу катил пот, а генерал снисходительно смотрел.
– Вы, любезный, не волнуйтесь, а то у вас ничего не получится, а это будет нехорошо… Вы успокойтесь!
Фотограф вынул платок.
– И ещё! Не задавайте вопросов, а только присутствующих, если нужно, посадите так, чтобы на карточке получились все, чтобы всех было видно. Сколько вам ещё надобно времени?
Времени надобно было минут пять.
– Три, – выдавил из себя фотограф против воли.
– Вот и ладно, – ласково промолвил генерал. – Только не волнуйтесь!
Генерал оказался волшебником, как только за ним закрылась дверь, тотчас расставилась тренога, и закрутился винт.
Снова отворилась дверь, широко, и в дверях стоял камердинер.
– Прошу!
От сервировочной до следующей двери, большой, распашной, было несколько шагов. Камердинер открыл и показал фотографу войти. Фотограф вошёл и ослеп – прямо на него смотрел Государь.
Зрением, сфокусированным на царя, фотограф много видел генералов, рассевшихся за большим столом, он только-только подумал разглядеть и их, но вдруг услышал тихо из-за спины:
– Делайте быстро!
Фотограф расставил треногу, накрылся покрывалом и приложился к окуляру.
– Господа! – вынырнул он. – Убедительно прошу всех повернуться ко мне, чтобы каждый из вас видел камеру.
Сказал это так, наверное, под влиянием ласкового генерала, что удивился сам – на сочной ноте, твёрдо и уверенно, на одном дыхании, нигде не сбился… и снова нырнул. Господа сидели вниз головами, привычно, фотограф видел, что ближний сидит к нему правым виском, следующий всего лишь обернулся в три четверти, следующий – следующий был настоящий молодец и смотрел прямо в камеру, молодцом был и тот, который сидел напротив через стол, это был сам Государь. Царь выглядел таким добросовестным и замечательным, дисциплинированно глядящим в объектив, что фотограф с ещё большим удовольствием отметил сидевшего рядом с царём с приятной улыбкой и сразу признал в нём Алексея Алексеевича Брусилова.
– Прошу внимания, господа, на счёт три…
А в голове билась одна мысль: «Вот это да! Ёлки-палки! Вот это да!»
В зале было много света – можно было обойтись без магния, фотограф всё делал последовательно, как по счёту камертона, нажал на кнопку, вынырнул, извлёк из аппарата отснятую пластину, уложил в кофр и достал другую, свежую…
– У вас мало времени! – услышал он у левого уха.
Он повернулся, вплотную стоял генерал в погонах с царскими вензелями. Фотограф, пронзительно прося, оглянулся на Государя Императора, в это время тот большим и средним пальцами, прямо по-солдатски, разглаживал усы, они встретились взглядами, царь сначала удивился, поднял бровь и вдруг улыбнулся и согласно кивнул. Фотограф решил, что на генерала он, конечно, посмотрит… потом.
В сервировочной генерал с вензелями приказал не делать отпечатков, а только проявить фотопластины, потому что завтра утром их заберут.
Царь средним и большим пальцами расправил усы и незаметно, про себя улыбнулся: «Хм, любопытно… этот фотограф, какой у него был взгляд, будто всё на карту поставил… Кто его, интересно знать, нашёл?..»
