– Поляк со мной был в траншее… оттудова, с той стороны…
– Как поляк? Какой?
Клешня стал рассказывать, Вяземский слушал и молчал, предоставив опрашивать Клешню Щербакову.
– Поляк сказал, что, когда были дожди, они два полка сменили те, которые старые, а всего подошли две дивизии, новые…
– А почему поляк?
Тут Клешня поведал всю историю и обстоятельства своего такого необычного знакомства со Стани́славом, фамилию забыл.
– А на каком языке вы говорили?
Клешня оторопел:
– Как на каком?
– Вы знаете польский?
– Нет…
– Ваш поляк говорил по-русски?
«А действительно?» Вяземский об этом даже не подумал. Клешня стоял оторопевший.
– Мы с ним говорили…
Щербаков и Вяземский переглянулись.
– На каком? – Вяземскому тоже стало интересно.
– А бог его знает, говорили и говорили…
– Ладно, – промолвил Щербаков с согласия Вяземского. – Одно слово – братья-славяне…
– Так точно, он слово, я слово… как-то так…
– А про две дивизии?..
– Да, он сказал, что пришли две новые дивизии, его полк из Познаня, а другой, какой-то… про «помёрли» что-то он сказал, я не разобрал…
– Вероятно, – Щербаков повернулся к Вяземскому, – из Померании…
Дальше Щербаков уточнил другие подробности, и они оставили Клешню и лазарет на попечение доктора.
Вернувшись в штаб, Вяземский увидел, что Щербаков торопится.
– Я составлю разведдонесение, Аркадий Иванович, думаю, это срочно.
Им обоим, и полковнику и поручику, было ясно, что ничего не подозревающий денщик Клешня принёс новости, ради которых и затевалась вся разведка.
Когда донесение было составлено, Щербаков и Вяземский посмотрели друг на друга.
– Вот такие получились однотраншейники, – задумчиво промолвил Вяземский.
– А документы взять у погибших, надо думать, побоялся или постеснялся?..
– Или не подумал?.. – Вяземский разминал папиросу.
– Не моё дело вмешиваться, Аркадий Иванович, но как бы там ни было, а Павлинов, думаю, заслужил награду.
Вяземский это понял с самого начала повествования денщика и согласно кивнул.
– Медаль?! – спросил Щербаков.
– Да нет, Николай Николаевич, тут можно и крест, Егория, как они говорят.
Донесение о смене германских частей было отправлено незамедлительно.
Через несколько часов после отправки разведывательного донесения Вяземский получил приказ явиться в штаб 64-й дивизии к генералу Жданко. Оказалось, что в XXVI армейский корпус, которым командовал генерал Гернгросс, поступили ещё сведения, о том, что на позиции противника подкрепления прибыли не две, а девять свежих германских дивизий. Жданко приказал временно отвести полк под Молодечно, а Вяземскому пришло распоряжение явиться в штаб фронта в Минск.
На основании всех донесений разведки главнокомандующий Западным фронтом генерал Эверт принял решение отменить наступление против посвежевших и основательно усилившихся германских войск на направлении Молодечно-Крево и готовить другое направление – на Барановичи, там на позициях стояли в основном австрийцы.
После доклада генерал-квартирмейстер Павел Павлович Лебедев подтвердил приказание временно передислоцировать полк в резерв фронта и добавил:
– Аркадий Иванович, этим пусть занимаются ваши офицеры… кого вы назначили исполнять обязанности в ваше отсутствие!..
– Ротмистр Дрок Евгений Ильич…
– Пусть будет Дрок, а мы с вами поедем в Ставку…
Вяземский потянулся к часам.
– Когда?
– Сегодня в ночь, – ответил генерал Лебедев. – Точно будет известно часа через два…
– Я буду готов!
Перед тем как идти в гостиницу, Аркадий Иванович заглянул к дежурному по штабу, тот передал ему записку от отца Иллариона, что он живёт в приходе Святого Николая. Аркадий Иванович передал записку в ответ, что сегодня вечером он уезжает, но не в полк, и адрес гостиницы, в которой остановился.
Отец Илларион заглянул в ресторан, когда Вяземский ещё только располагался.
– Слава богу, вас застал!
– Рюмочку, батюшка! – предложил Вяземский, он был в хорошем расположении духа.
– В горло не полезет, Аркадий Иванович, – неожиданно горестно ответил отец Илларион.
– Что так? – насторожился Вяземский.
– Сегодня солдатская почта донесла, что вчера произвели-таки германцы газовую атаку…
Аркадий Иванович придержал официанта, который уже протянул руку к графину налить, отец Илларион глянул на него, и официант отошёл от стола, будто шёл мимо.
– И?..
– Я имею переписку с Александрой Львовной Толстой…
– Той самой?
– Той самой… она заведует госпиталем у нас в Залесье…
– Теперь уже не у нас, но… не томите, батюшка…
– Не знаю, как нашим, а николаевцам и перекопцам сильно досталось… оба полка почти уничтожены газами, а наши…
В массе штабных дел Вяземский утонул, и последние новости могли проскочить мимо него, но…
– Наши, батюшка, сейчас уже должны быть под Молодечно…
– Слава Тебе, Господи… – Отец Илларион перекрестился. – А этим-то, которые остались на позициях… не приведи Господь!
– Сколько?
– В обоих, и в Перекопском и в Николаевском, пострадали тысячи… пока ещё не посчитали, сколько умерло, – считают по живым. И точно, что сорок офицеров… Беда!..
Вяземский откликнулся не сразу:
– Беда… отец Илларион.
Они замолчали надолго.
– А тут какие новости, Аркадий Иванович? – Отец Илларион всё же согласился выпить.
– Тут новости вот какие. – Вяземский думал, с чего начать, новости были и хорошие, и так себе. – Меня командируют в Ставку, как надолго, пока не знаю, – сказал он новость, которая была «так себе». – А для наших нижних чинов я получил одиннадцать Георгиевских медалей и крестов, сколько было в мешке у Алексея Ермолаевича…
– Эверта…
– Главнокомандующего… и придётся вам, батюшка… вы когда собираетесь обратно?
– Да прямо хоть сейчас! – живо откликнулся отец Илларион.
– Сейчас, на ночь глядя, наверное, скоропалительно, езжайте завтра поутру, исполняющим обязанности остался Евгений Ильич…
– Известное дело… – Отец Илларион оживился.
– Передайте награды на приговор эскадронов, и пусть учтут мнение офицерского собрания, от себя представления я написал…
