Ломир зинген киндерлах
А земерл цузамен
А нигендл, а фрейлехн
Мит вертелах вос грамен.
Ди маме кохт а лопшн зуп
Мит каше ун мит кнэйдлах
Кумт дер ён-тев пурим, велн
Мир шпилен зих ин дреидлах.
От услышанного у Малки стали чесаться глаза и затуманились слезой, она моргнула, и всё, что было перед ней, расплылось, но она вдруг осознала, что притоптывает ногой в такт этой весёлой детской песенке о том, как мама варит суп с лапшой и клёцками, потому что скоро Пурим. Она сильно зажмурилась, выдавила слёзы и промокнула платком, посмотрела на Бориса, тот подпевал и в такт притоптывал ногой, особенно на припеве, когда:
– Пошли отсюда, – дёрнула она Бориса за рукав, тот с удивлением глянул, припев закончился, и запели второй куплет:
Амол из ундзер ребенью
Геганген унтер вегн
Мит амол хейбт он цуплиухен
Ун гисн а регн.
Шрайт дер ребе цу дер хмаре
Хер уф гисн васер!!!
Заийен але хасидим
Тринкен аройс нор….
Дер ребе из ароис а насер.
Все, кто стоял перед эстрадой, подпевали и притоптывали, ещё хлопали в ладоши, это были взрослые люди, которые знали эту детскую песенку с пелёнок.
Рядом с Борисом встал пожилой господин в белой парусиновой паре, косоворотке, соломенной шляпе, пенсне и с записной книжкой в руках. Малка глянула в записную книжку и ничего не поняла, он писал какую-то абракадабру. Прослушав первый куплет, он обратился к Борису:
– Вы понимаете, о чём они так заразительно поют?
Борис кивнул.
– Сможете мне хотя бы коротко перевести смысл?
Борис кивнул и спросил:
– Успеете? Вам со второго куплета или с начала?
– Давайте о чем сейчас…
Борис наклонил к господину голову, одновременно он косил глаза на сцену, и в такт переводил:
– «Как-то раз наш ребе шел по дороге… вдруг ниоткуда полил сильный дождь…» Я, извините, без рифмы…
Господин кивнул.
…Ребе закричал на тучу:
«Прекрати лить воду, туча!»
Хасиды-то вышли из ливня сухими,
А вот наш ребе до нитки промок…
Борис говорил быстро, пытаясь успеть за поющими, но господин тоже писал быстро.
Когда на эстраде допели песню до конца, Борис перевёл, а господин записал, Борис вернулся к первому куплету:
Давайте, детки, запоём
Все вместе песенку,
Весёленький мотивчик
С весёлыми словами.
Нам мама варит суп с лапшой,
Клёцками и кашу…
Придёт праздник Пурим,
И будем мы крутить волчки!
Когда он закончил, в тот же момент закончил и господин, откланялся и ушёл, Борис посмотрел ему вслед.
На эстраде запели другую песню, и снова все присутствующие подпевали и притоптывали, а Малке стало невмоготу, и она сильно потянула Баруха за рукав. Баруху не хотелось уходить, но он подчинился.
– Что это? Куда ты меня привёл? – спросила Малка, она сильно разозлилась, она слышала уже и немецкую речь рядом с эстрадой, и польскую, сейчас, когда они отошли, со сцены пели по-польски…
– Это, если хочешь, интернационал, симбирские городские власти иногда позволяют полякам, немцам, нам петь свои песни и читать стихи, в России живут много национальностей, и царь хочет со всеми жить мирно, хуже всего у него это получается с поляками…
Малка злилась:
– И что, без билетов?
– Продавали вначале, я купил, и все остальные с билетами…
– А деньги куда?
– В помощь раненым…
– Русским?
– Ну не нам же?
– Вот именно что не нам…
Она была не готова вот так вдруг, ни с того ни с сего, по прошествии двух лет после начала войны и сиротства, оказаться среди своих, да ещё и поющих старые добрые песни, которые пели мама, папа, старики-соседи, молодые и дети, когда праздновали праздники, веселились, отцы и старшие братья выпивали… тогда, до войны…
Она чувствовала себя раздражённой, злой… как Ривка!
«А-а! – подумала она. – Всё-таки получится из меня стерва!»
На этой мысли Малка успокоилась и пожалела Баруха, но не подала виду.
– А что тут плохого, поют себе люди и платят деньги?! – Барух, видно было, хотел ещё что-то сказать, но посмотрел на Малку и не сказал.
– Куда мы сейчас идём?
Барух немного помолчал и ответил:
– Из Москвы приехал один человек… я с такими встречался в Будапеште… и в Вене, это социалисты… они делают революцию и так, чтобы не было войны… я хочу его послушать…
– А я что?..
– Я не хочу приходить туда один, я буду выглядеть как холостяк, таких легче вербовать… а я сначала хочу послушать…
Малка заглянула ему в глаза.
– Понимаешь, – сказал Барух, – есть ситуации, которые просто так не кончаются… например, эта война, она слишком большая, для того чтобы взять и кончиться… что-то ещё обязательно будет…
– Когда?
– Когда кончится!..
– Что?.. – Малка не понимала, о чём говорит Барух, но чувствовала, что он говорит что-то важное, важное для них обоих, и она стала слушать. Барух говорил сбивчиво с паузами.
– Среди наших военнопленных все какие-то тюфяки, что мадьяры, что австрийцы… им бы только пожрать и поспать, а вот чехи оказались не такие… они и у нас на родине были не такие, как все…
– А кто все? – Малке ещё была раздражена, но ей стало любопытно, и она стала забывать про муку, которую ей причинили старые песни детства.
– В Австро-Венгрии было много народов… и есть много народов: немцы, мы, славяне: чехи, словаки и много всяких… ещё на Балканах, разные там хорваты… как у Ноя на ковчеге – каждой твари по паре… и почти все одинаковые, живут себе и живут, а чехи, они в основном рабочие, и им совсем не нужна империя, Вена… Им нужна… Прага и их страна… среди них много рабочих, – Барух повторился, но не от забывчивости, он сделал акцент, – людей городских, они совсем другие… Я таких много видел в армии, тогда… до плена. А они все или почти все хотели в плен и не хотели воевать и считали, что русский царь – защитник всех славян, поэтому они сдавались взводами и ротами вместе со своими офицерами. Тогда я подумал, что среди такого множества людей одной национальности не может быть столько изменников и предателей, значит, тут что-то не так…
Барух замолчал. Малка ждала продолжения, у неё появилось какое-то предчувствие, но Барух молчал долго. Они шли вместе под руку, как муж и жена, и на них оглядывались. На неё. Он дышал ровно, хотя, когда говорил, она видела, что волнуется.
