Чего ждали от Второй армии Румянцева, по меньшей мере вдвое уступавшей главным силам по численности? Уже в январе 1769 года она приняла удар крымской конницы. Румянцеву удалось отразить наступление крымчаков и наладить подвижную систему защиты от новых набегов.
Война начиналась вяло, в старом стиле — ни шатко ни валко, с радостными реляциями о занятых без боя территориях, которые вскоре будут оставлены — уже без победных реляций. Голицын берёг солдатские жизни — а заодно и собственные нервы, от генеральных сражений и напористого наступления уклонялся. Не рисковал.
Все усилия Первой армии были направлены на взятие Хотина. Румянцев (и не он один) считал эту тактику ошибочной, предлагал иной план — наступление на Очаков и Перекоп. Если бы удалось овладеть этими крепостями — русская армия расколола бы силы союзников — Турции и Крымского ханства. Расположив на этой линии Вторую армию, можно было бы с основными силами атаковать турок, которые остались бы без помощи союзников, без крымской конницы. Но Голицын наступал на Хотин, а Румянцев с его Второй армией прикрывал действия главных сил. «Жалеть только остается, что время и труды всей нынешней кампании тратятся тщетно по устремлению на один объект, то есть Хотин, всех сил, которые другим образом употребивши, можно было произвести лучшие успехи», — писал Пётр Александрович.
Несколько раз Голицын приближался к легендарной крепости — и в нерешительности отступал. При этом удавалось разбивать достаточно многочисленные турецко-крымские отряды, выманивая противника на удобную для русских позицию.
29 августа, когда 80 тысяч турок во главе с великим визирем Молдаванчи преодолели реку Днестр и атаковали всю русскую армию, Голицын возглавил войска и прижал турок к водной преграде. Турки понесли ощутимые потери — до семи тысяч человек убитыми и ранеными, потеряли 70 орудий и весь свой богатый обоз. Теперь уже русский генерал не проявлял медлительности — но к этому времени императрица задумала рокировку полководцев. Голицына должен был заменить Румянцев, Румянцева — Пётр Панин. А Александра Михайловича императрица видела генерал-губернатором Петербурга.
9 сентября Голицын без сопротивления занял опустевшую крепость Хотин, а вскоре — и Яссы. Турецкий гарнизон бежал заранее. Русской армии достались 160 орудий османов. Победа не менее очевидная, чем та, что состоялась в этих же краях под командованием Миниха. Но бывалые вояки шутили по адресу Голицына. Рассказывали, что фельдмаршал Салтыков, принимая нового фельдмаршала в Москве, пригласил его посетить Успенский собор. Вошли они в древний кремлёвский храм в неурочный час и оказались его единственными посетителями. Пётр Семёнович лукаво, по-стариковски улыбнулся и шепнул Голицыну: «Пусто здесь. Как в Хотине…» И Румянцев не преминул покритиковать хотинское дело Голицына: «Никто не покорял города, не разделавшись прежде с силами, его защищающими».
Но на златоустов взятие крепости произвело неслабое впечатление.
Какой разит, Хотин, тя страх?
Пред россом руки опускаешь;
Бездушно тело кроет прах,
Дух прежде бою испускаешь. Р
ушитель наш покойных дней! —
так приветствовал А.М. Голицына поэт Фёдор Козельский. В ореоле славы князь с чувством облегчения передал армию Румянцеву. А в Петербурге получил за успешную кампанию фельдмаршальский жезл. Своей знаменитой фамилии он не посрамил, а излишняя ответственность тяготила его… После подписания победного Кючук-Кайнарджийского мира Екатерина вспомнит о Голицыне, его наградят шпагой с алмазами и надписью — «За очищение Молдавии до самых Ясс». Во время войны и после неё Голицын не без блеска исполнял обязанности генерал-губернатора Санкт-Петербурга.
В августе императрица написала письмо Румянцеву. Собственноручно!
«Граф Петр Александрович! Обстоятельства, в коих я поручаю вам команду над первой армиею, требуют с моей стороны некоторых объяснений. Армия, перешед реку Днестр 2 ч. августа, по недостатку в фураже, несомненно подала повод неприятелю, хотя без причины, возгордиться. Но я надеюсь от вашего искусства и военной поворотливости, что вы недолго дозволите неприятелю пользоваться таким пустым тщеславием тогда, когда вы имеете под вашею командою армию, коя уже действительно в пять месяцев шесть раз обратила в бег беспорядочную толпу бесчисленного неприятеля, но наипаче стараться будете всячески возвратить не токмо оставленные авантажи, но еще и не упустите нам приобрести новые, чрез что исполните желание мое и себе приобретете новую славу и приумножите чрез то мою к вам без того уже известную благосклонность».
Румянцев весь год страдал от бездействия, пытался выторговать у Петербурга право на полководческую инициативу. Отчасти это ему удалось. 18 сентября 1769 года он вступил в должность командующего Первой армией. Но кампания заканчивалась, армии располагались на зимних квартирах. Генерал разработал план кампании следующего года. Он предполагал вести боевые действия на территории Молдавии и Валахии, намеревался поднять знамя освободительной войны, взывая к патриотизму порабощенных христианских народов. Его планы выглядели смелее осторожных намерений Голицына. Прибыв в армию в середине сентября, Румянцев нашёл неудовлетворительным состояние полков, отметил нехватку лошадей…
В осеннее-зимнюю кампанию Первая армия вторглась в Валахию. Румянцев решился на редкую по тем временам активность в зимние месяцы. Рейды генералов Штофельна, Потёмкина и Подгоричани заслуживают отдельного исследования. В январе — феврале в наступательных операциях приняло участие от 14 до 20 тысяч солдат — немалая часть армии Румянцева.
Румянцев понимал, что безопасность главных сил можно обеспечить, только предупредив набеги крымчаков и турок. И в январе приказал генерал-поручику Штофельну занять Галац и Бухарест. Турки в ответ перешли Прут, двинулись навстречу русским войскам. 4 января войска Потёмкина и Подгоричани разбивают турок у Фокшан — и рейд продолжился. Взять приступом и с малыми силами Браиловскую крепость не удалось, но Штофельн выжег окрестности укрепления. 4 февраля войска Штофельна взяли Журжу. Действовал генерал жёстко, наказывал не только турок, но и непокорных бессарабских господарей, однако молдаване встречали русские войска доброжелательно. Христофор Фёдорович Штофельн вскоре умер от моровой язвы, подхваченной в одном из занятых городов. Служил Штофельн усердно — даже во дни болезни вникал в ход событий, отдавал приказы из Ясс.
Его упрекали за жестокость по отношению к покорённым обывателям, но Румянцев выгораживал Штофельна перед императрицей. И после смерти генерала назвал его в письме императрице «благоразумным полководцем из рабов ея императорского величества, который из усердия наивеличайшего к службе, пожертвовал собой, держась тех мест, от коих он ему многократно для собственной его безопасности приказывал удаляться».
Зимний рейд 1770 года прославит Григория Потёмкина, который добровольно присоединился к отряду Штофельна. В те дни Румянцев доверял ему, выделял рослого и распорядительного храбреца. С Потёмкиным обращался менее строго, чем с другими генералами. Поговаривали, что не только из-за боевых заслуг будущего светлейшего князя, но и потому, что знал о придворных связях Григория Александровича и безошибочно разглядел в нём многообещающего вельможу.
