Эти примеры показывают, насколько бессмысленно пристрастное использование материалов военной истории для политических обвинений и партийной агитации. Изучение истории войн важно, но на основании ошибок или недоработок в узкой области воинского искусства невозможно возводить приговор системе, ибо так можно приговорить любой политический строй.
Гораздо более прискорбно наблюдение Е. С. Боткина, в письме жене:
«Ляоян, 16 мая 1904 г., воскресенье.
…Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и не потому только, что мы столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога…». Краснов в «Русском инвалиде» писал: «Все было сделано для тела солдата и ничего для души» [61].
В мае военный корреспондент Краснов участвовал в боях на Феншуйлинском перевале, после чего переводится в штаб генерал-адъютанта Е. И. Алексеева, где в то время решается вопрос о том, следует ли армии идти на выручку начинающейся осаде Порт-Артура или это слишком опасно, как возражал Куропаткин Стесселю. Спор был представлен на арбитраж Государя. «При этом выяснилось, что, хотя состав Манчжурской армии и возрос к этому времени до 108 батальонов, а через неделю должен был достигнуть 117 батальонов, и в то же время не имелось никаких серьезных признаков решительного наступления значительных сил противника со стороны Феншуйлина, — ген. Куропаткин все-таки не признавал возможным назначить для наступления к Артуру единовременно более 32-х батальонов. Находя такие силы недостаточными для столь серьезной операции, а дальнейшие пререкания с ген. Куропаткиным напрасною тратою времени, г.-а. Алексеев обо всем этом всеподданнейше донес Государю Императору. В ответ он удостоился получить указания: 1) что участь П.-Артура, действительно, возбуждает серьезные опасения, 2) что для отвлечения от него удара нужно принять самые решительные меры, и 3) что переход Манчжурской армии к активной деятельности является вопросом вполне назревшим. Предоставляя определение необходимых средств и способов к осуществлению этого власти ген. — адъют. Алексеева, как главнокомандующего, Государь Император Высочайше повелел передать в то же время ген. — адъют. Куропаткину, что ответственность за участь П. Артура, возлагается им всецело на него» [1].
Вопреки Высочайшим указаниям, Куропаткин отправил только 32 батальона во главе со Штакельбергом, поручив тому не вступать в решительный бой, но оттянуть на себя побольше сил противника. Краснов проделал с ними путь до Вафангоу, где 1–2 июня произошло столкновение с генералом Оку. Потери достигли 3 500 чел., и Штакельберг отступил.
В воскресенье 11 июля Государь отметил в дневнике качество труда Краснова за все предыдущее и самое недавнее время: «За чаем по обыкновению читал вслух интересные статьи Краснова в «Рус. инвалиде». Ценность приведенного отзыва заключается не только в том, что его дал Император, но и безотносительно к личности сего читателя — в немногочисленности известных мнений всех остальных читателей о часто просматриваемых ими статьях Краснова.
A. C. Гершельман в эмиграции вспоминал, как в его семье «газетные сообщения из армии читались вслух по вечерам и слушались нами с жадным интересом. Особенно любили мы корреспонденции П. Н. Краснова. Во время русско-японской войны он был военным корреспондентом, талантливо и живо описывал бои и переживания его участников. Несколько его очерков были посвящены боевой деятельности моего отца, генерала С. К. Гершельмана. Его дети гордились справедливыми характеристиками Краснова стойкости войск и достоинств военачальника» [ «Верная гвардия» М.: Посев, 2008, с.458].
К мемуарам А. И. Деникина можно добавить воспоминания Б. А. Энгельгардта. «С Красновым я познакомился еще в молодые годы, когда он еще не брал пера в руки.
Мы вместе участвовали в конных состязаниях». Сразу требуется поправка: Борис Александрович родился в 1877 г., в силу чего никак не мог познакомиться с Красновым до его первых писательских опытов и публикаций.
«Когда я лежал раненый в Ляоянском госпитале, Краснов зашел навестить меня. Как раз в этот день мне попался в руки номер «Русского инвалида» со статьей Краснова, в которой он описывал небольшую стычку на Феншуйлин-ском перевале. Я принимал в ней непосредственное участие и, пожалуй, лучше, чем кто-либо знал все ее подробности, так как оставался на поле боя с самого его начала до поздней ночи, в то время когда наш отряд после внезапного нападения японцев на наш бивак отошел на 10–12 км. Между тем Краснов описывал эту стычку чуть ли не как блестящую победу.
У нас с ним завязался по этому поводу литературный спор: я находил, что писать нужно только чистую правду, приводя заветы Льва Толстого: «Герой же мой, который всегда есть и будет прекраснее — Правда…» (Севастопольские рассказы). Краснов утверждал, что газетные статьи — не роман, что они имеют агитационное значение и в них нужно преподносить публике лишь то, что может ободрить, поднять дух» [ «Вопросы истории», 2008, № 7, с.70].
Сразу бросается в глаза близость поднимаемой Энгельгардтом проблемы с главным из записанного Деникиным о Краснове в 1904 г.
«Путь русского офицера» впервые был издан в Нью-Йорке в 1953 г., и Энгельгардт, закончивший свои записи к марту 1953 г. не мог успеть их прочесть. И едва ли смог сделать это позднее — начальник Отдела пропаганды Добровольческой Армии эмигрировал с белыми, но с установлением Советской власти в Латвии оказался арестован и остался в СССР, где доступ к книгам Деникина мало у кого имелся. Устанавливаемая независимость очень похожих суждений Деникина и Энгельгардта заставляет серьезно отнестись к записям последнего и, при сравнении, убедиться в силе неприязни Деникина, заставившей его в США написать о Краснове хуже, чем в СССР — Энгельгардт.
Корреспондент Краснов тоже участвовал в боях на том перевале и имел право рассказать свою правду войны. Проблема не в поэтическом вымысле — Краснов и не думает о нем, споря с Энгельгардтом о «чистоте» преподносимой правды — ведь она у каждого своя. Разные люди, с непохожими убеждениями и системами ценностей, увидят разное в одном и том же событии. Беря упомянутого JLH. Толстого — ведь по скольким конкретным историческим событиям, прижизненным ему, Толстой предлагал «правду», несхожую с пониманием значения происшествия его современниками. П. Н. Краснов не принадлежал к типу либеральных офицеров вроде Апушкина, чьей «правдой» чаще оказывались бесконечные разоблачения, осуждения [11], и, говоря уже о интеллигентской манере вообще, — неудачи, провалы и поражения, преступления и халатности. Краснов видел свое военное задание не в подрыве, а поднятии духа, укреплении чувства долга, понятий о Вере, Царе и Отечестве. То есть, Краснов видел и целенаправленно решал проблемы, замеченные Е. С. Боткиным в Ляояне.
Кстати говоря, верноподданный доктор Боткин, после революции оставивший своих родных ради Царской Семьи, упоминается в романе «Погром», он определенно виделся с П. Н. Красновым на войне [99, с. 205].
