И все же не всегда безоговорочно принимал Руденко и решения партийных верхов. Например, когда решался вопрос о передаче дел несовершеннолетних из прокуратуры в следственные аппараты МВД, Роман Андреевич резко выступил против, подчеркивая опасность применения к подросткам „полицейских" мер, убеждал, что это отрицательно скажется на законности предварительного следствия. К сожалению, влияние министра внутренних дел Щелокова оказалось сильнее…
Выступая за сильный действенный прокурорский надзор как за один из основных устоев правопорядка, Руденко не раз подчеркивал недопустимость огульного безграничного вмешательства прокуратуры во все и вся, не раз говорил о том, что дилетантское вмешательство лишь принижает авторитет надзора и вредит, а не способствует делу.
Скептически он относился и к возложению на прокуратуру „функции" координации правоохранительных органов, считал, что она ничего не даст и не согласуется с основными принципами осуществления надзора. Однако когда решение было принято, дежурные фразы о координации он, конечно, произносил.
…В 1978 году, когда разрабатывался Закон о прокуратуре, Роман Андреевич поручил мне дать принципиальное видение этой проблемы, подчеркнув, что оно должно быть созвучно времени и явиться крупным шагом в развитии надзора. Докладывая ему свои размышления на эту тему, я считал, что основная беда законности – в слабости механизмов права в исполнительной власти. Именно там их нужно усилить, а надзор должен быть в системе этой власти, подчеркивать силу правовых начал в ее деятельности. Исполнительная власть должна и координировать все проблемы правопорядка. „Независимость" от исполнительной власти ничего не дает, так как есть единое для всех партийное руководство.
Выслушав, не перебивая, мое весьма продолжительное „выступление", Роман Андреевич ничего не одобрил и не порицал. Он коротко сказал: „Товарищ Демин (он всегда так меня называл), лучше я поручу эту работу другому сотруднику".
К моим взглядам мы больше в разговорах с ним ни разу не возвращались, даже когда я „готовил материалы" для его статьи в журнале „Коммунист"…
Роман Андреевич не раз просил меня почитать веселые вещи наших классиков. Я читал ему Лермонтова и Баркова… Как он хохотал!
И еще одно – чисто личное: моя жена, Лидия Николаевна, вспоминает, что накануне Нового года всегда раздавался телефонный звонок и Роман Андреевич поздравлял ее с праздником».
После Нюрнбергского триумфа Руденко по праву стал считаться советским деятелем мирового масштаба. Он представлял страну на различных конгрессах еще в сталинскую эпоху, когда выезды за рубеж наших юристов были весьма ограничены. Особенно тесные контакты органов Прокуратуры Советского Союза с зарубежными коллегами стали развиваться после XX съезда КПСС. В 1946 году по инициативе французских юристов – участников движения Сопротивления во время Второй мировой войны была создана международная неправительственная организация – Международная ассоциация юристов-демократов (МАЮД). У ее истоков стоял и Руденко.
Вопросы справедливого наказания нацистских преступников, на которые не распространялись сроки давности, всегда были в сфере внимания Руденко. Он посвятил им немало ярких выступлений в различных аудиториях. В марте 1969 года он был одним из организаторов и генеральным докладчиком на Московской международной конференции по преследованию нацистских преступников. Помимо министров юстиции, генеральных прокуроров и ученых европейских социалистических стран на этом представительном форуме выступили видные общественные деятели Австрии, Англии, Бельгии, Греции, Дании, Италии, Нидерландов, Норвегии, ФРГ, Франции и Швеции.
Конечно, международные связи советской прокуратуры, возглавляемой Руденко, все же были гораздо прочнее с прокуратурами так называемого социалистического лагеря и с прокуратурами развивающихся стран, нежели с партнерами из западных стран и США, с которыми мы все еще находились в состоянии «холодной войны». Однако и с ними контакты все-таки были.
Начиная с 1957 года Советский Союз подписал целый ряд соглашений с социалистическими странами об оказании правовой помощи по уголовным, гражданским и семейным делам. В соответствии с ними Прокуратура СССР стала постоянно поддерживать связи с соответствующими прокуратурами по самому широкому кругу вопросов. Формы и методы общения прокуроров конечно же видоизменялись. Если посмотреть на них современным взглядом, то не всегда они выдерживают критику. Но что было, то, как говорится, было. Прокуратура по-прежнему зачастую становилась заложницей политического решения, принятого высшим руководством страны.
Громкое дело
Имре Надь
Венгерский премьер-министр Имре Надь, свергнутый в 1956 году, вначале находился в расположении советских войск, а потом был тайно переправлен в Румынию, где находился под домашним арестом недалеко от Бухареста.
В апреле 1957 года он был официально арестован и переправлен в Будапешт. В Венгрии в то время укрепилась власть Яноша Кадара. Следствие по делу Надя велось на родине, но материалы регулярно поступали в Москву для консультации. Обвинительное заключение готовилось совместно венгерскими и советскими юристами.
В служебной записке, адресованной в ЦК КПСС, Андропов и Руденко тогда писали, что «проект обвинительного заключения приемлем, но нуждается в доработке и прежде всего в той части, где освещаются связь предательской группы Надя с империалистами и роль последних в подготовке и проведении контрреволюционного мятежа».
Как видим, эта записка вполне выдержана в лексике того времени. Судебный процесс по делу Имре Надя, закрытый для широкой публики, состоялся в Будапеште. Он был приговорен к расстрелу и незамедлительно казнен.
Но чаша добрых и полезных дел на государевых и исторических весах, на которых стоит взвешивать дела Генерального прокурора СССР Романа Андреевича Руденко, тоже весит немало. Не будем забывать об этом.
Громкое дело
Ментен
В США, Канаде, Аргентине, Чили, некоторых странах Европы нашли надежное прибежище сотни и тысячи фашистских душегубов.
Показательно дело гражданина Голландии Питера Ментена, совершившего преступления на территории Львовской области. Он состоял на службе в СС и непосредственно руководил расстрелом сотен советских людей в селах Подгородцы и Урич. Кроме того, он занимался грабежом ценностей на оккупированных территориях Польши и Украины. В Кракове он получил в свое распоряжение все антикварные магазины. Большие художественные ценности, в том числе картины известных мастеров, он захватил и во Львове. Награбленное он переправлял в Голландию, в свое родовое имение, где поселился после войны.
Высокие покровители в течение нескольких лет не давали привлечь Ментена к уголовной ответственности. Когда процесс все же состоялся, то он был осужден лишь как пособник немцев, а не военный преступник. Наказание было мягким – три года тюрьмы, причем через несколько месяцев Ментена избавили и от него.
Органы советской прокуратуры начали сбор дополнительных доказательств. Во Львовскую область были приглашены голландские юристы во главе с прокурором Амстердама Хабермелом. В селе Подгородцы была произведена эксгумация тел рабочих нефтепромыслов, расстрелянных под руководством Ментена в конце августа 1941 года. Были собраны и предъявлены голландцам убедительные документы по этой и другим казням с участием обвиняемого – показания свидетелей, акты экспертиз, протоколы осмотра.
