– Все понял, Пиц.
Пиц задвинул крышку, и я запер ее изнутри. Альберт показал мне знаком, что все готово. Я нажал на кнопку и спустя секунду услышал, как заработала турбина. Сначала негромкий звук сделался похожим на вой и стал усиливаться. Белый дым окутал кабину, а затем на момент наступила тишина. На короткое чудовищное мгновение Страх будто сел рядом со мной на сиденье, но потом исчез. Турбина завыла в два раза сильнее, и я перевел двигатель на малый газ. Послышался резкий треск, когда сработало зажигание, и стрелка на измерительном приборе давления дернулась с пяти до почти двадцати четырех. У меня в мозгу пронеслось, что я везучий, так как даже не надеялся, что она подойдет к отметке двадцать один.
Самолет тряхнуло, и он покатился. Должно быть, шум стоял чудовищный, но я, сидя в кабине, слышал только яростный скрежет. Моя «птичка» весом в четыре тонны неистово набирала скорость, и мои глаза неотрывно следили за приборами, но стрелка не заходила за отметку двадцать четыре. На долю секунды она соскочила до двадцати двух, но, к моему несказанному облегчению, тут же вернулась в исходное положение. Сейчас спидометр показывал скорость двести километров в час, но моя «комета», будто притягиваемая магнитом, до сих пор находилась на земле. Я забыл, что в мире существует что-либо еще, кроме взлетной полосы, протянувшейся передо мной, и приборов на панели инструментов. Скорость приближалась к тремстам километрам в час, и я ощутил, что «мессершмит» становится легче.
На высоте шести-семи метров я взял ручку управления самолетом на себя и сбросил шасси. Избавившись от этой обузы, «комета» резко увеличила скорость, неистово вмяв меня в сиденье, и опустила хвост. Моя рука автоматически потянулась к колесу триммера, потому что сейчас я должен был на два или три градуса передвинуть триммера. При взлете хвост «кометы» опускался на несколько градусов. Это являлось нормой, так как при скорости восемьсот километров никому бы не удалось держать «комету» ровно.
В одно мгновение я оказался на пятидесятиметровой высоте над Цвишенаном, и спидометр показывал отметку семьсот пятьдесят километров в час. Я мягко взялся за ручку управления самолетом, и машина устремилась ввысь, все выше и выше, пулей разрезая синеву неба. Понемногу я начал расслабляться. В этот момент у меня в наушниках закричал голос: «Летучая мышь», я «Синий колокол», прием…
Боже мой, я совсем забыл! Я же должен докладывать об изменениях высоты каждую тысячу метров! Я посмотрел на альтиметр и обнаружил, что уже поднялся почти на пять тысяч метров!
– «Синий колокол», я «Летучая мышь»! Я уже на высоте около пяти… уже пять!
Самолет уносил меня все дальше в небеса, и теперь я докладывал каждую тысячу метров, что двигаюсь в соответствии с предписанием.
Достигнув высоты в восемь тысяч метров, я начал снижение.
Я слегка опустил нос самолета, чтобы увеличить скорость, но истребитель находился на такой огромной высоте, что казалось, мне никогда не добраться до матушки-земли. Крошечные поля далеко-далеко внизу, а микроскопические точки – это дома, во что почти невозможно поверить. С расстояния я смог разглядеть окутанный туманом Бремен, а вдали серебряно-голубой край Атлантического побережья. Ни Цвишенана, ни озера видно не было. А вдруг мне не удастся снова найти аэродром? Я начал немного нервничать и попытался сконцентрироваться на поиске нужной местности. К моей неописуемой радости, я обнаружил, наконец, свой аэродром и взял курс правее. Все, что я видел, было так красиво и восхитительно, но одна мысль стукнула мне в голову: Вёрндл, должно быть, испытывал такие же чувства, пролетая над этими местами. Я сильнее сдавил ручку и стал продумывать свои дальнейшие действия при посадке, хотя пока еще находился на высоте четырех тысяч метров. Конечно, это было глупо с моей стороны. Ведь оставалась еще масса времени.
Тем временем приближалась та ответственная часть полета, когда мне нужно было выполнить удачную посадку, но пока что я находился на высоте полутора тысяч метров. Я летел над лесом, постепенно снижаясь до тысячи, затем пересек аэродром, аккуратно повернув к левой стороне озера, снова пересек взлетное поле – высота пятьсот, шестьсот, семьсот метров.
Спустился до трехсот метров… слишком высоко… двести пятьдесят километров в час на приборе… слишком быстро. Казалось, «комета» падает вниз, словно мешок, нагруженный камнями, но все же я еще был высоко. Секунды бежали, и затем мощным толчком меня чуть не выбило из-под ремней безопасности. Со скрежетом и тряской самолет нес меня по земле, постепенно замедляя свой ход, пока, наконец, не остановился совсем. Я сделал это! Сорвав с лица кислородную маску и натянув на лоб очки, я освободился от парашюта и расстегнул застежки ремней. Потом надавил на крышку кабины и выбрался из самолета. Грузовик, в котором сидели Пиц, Герберт, Фритц и еще несколько других ребят, уже мчался мне навстречу, и на неозвученный вопрос Пица я ответил:
– Все прошло супер, Пиц! Я с большой радостью полечу снова на другой «комете»!
– Жаль, – сказал Фритц, – а я уже метил на твой десерт! Там сегодня печенье с шоколадной пастой!
На следующий день Йепп Мелстрох совершал свой третий или четвертый по счету тренировочный полет, и все присутствующие навряд ли когда-либо смогли забыть это представление! Йепп был самым веселым пилотом; шутник и заводила, из любой ситуации он всегда выходил с юмором. Родился и вырос он в Кёльне и был одним из тех завидных парней, каких не часто встретишь и с которыми постоянно что-то случается в жизни, но, несмотря на трудности, они твердо стоят на ногах. Йепп был абсолютным фаталистом. Он никого не мог обидеть. Но и его обидеть было невозможно. Он выполнял все, что от него требовалось; его аккуратности и работоспособности можно было только позавидовать. У него не иссякал запас веселых историй, притягательных самыми нелепыми происшествиями, но в придачу ко всему он являлся отличным пилотом.
Всего лишь несколькими днями раньше Йепп вернулся на аэродром на местном поезде, после того как провел в Ольденбурге вечер. Он подъехал к станции, высунув из окна голову, так что встречным ветром у него с головы сдуло фуражку, и она улетела куда-то в темноту. Зная, что его может остановить военная полиция, из-за того что он одет не по уставу, он нажал на стоп-кран, что привело к вынужденной остановке поезда. Он побежал в обратную сторону вдоль линии, нашел фуражку, а затем впрыгнул в свой вагон. К тому времени, когда разгневанный машинист выяснил, в каком вагоне сорван стоп-кран, там находился только один Йепп, у которого он и потребовал объяснений. В конце концов он убедил машиниста, что его поезд слишком сильно дернуло, да так, что у него даже фуражка слетела с головы, но, чтобы обойтись без начальства и не дать влипнуть машинисту в неприятную историю, а также избежать вызова пожарных и инженера, он решил, что будет лучше просто остановить поезд! Затем Йепп принес машинисту свои самые глубочайшие извинения. Вот таким был наш Йепп!
В тот день, когда он совершал свой очередной полет, погода оставляла желать лучшего. Видимость была плохая, но терпимая для того, чтобы не отменять обычный плановый полет. Он разогнался и, оторвавшись от земли на яростно ревущей «комете», прорвался в зияющую на небе дыру синего цвета, которая осталась незатянутой между множеством облаков, и исчез. Прошла минута, а затем мы услышали голос Йеппа по радиосвязи:
