– Шамец уже отправился на его поиски, – сказал Фритц, – но он еще не вернулся!
Мы спустились вниз по деревянным ступенькам. Нельзя было терять времени! В считаные мгновения мы встали на лыжи и направились в сторону Плана. Лыжню, проложенную Фритцем, уже припорошило выпавшим снегом; ветер, дувший с гор, пронизывал насквозь, было темно, а по ночному небу плыли черные тучи, нагоняющие страх. Раз в несколько минут появлялась луна, местами освещая угрюмые скалы, оставляя на них серебристые заплаты света. Мы останавливались через интервалы, зовя Йеппа, но безрезультатно. Спустя десять минут показался Шамец. Он рассказал, что прошел до самого Плана и, чтобы убедиться наверняка, даже заглянул в «Альберго Мелстрох», но и там никаких следов!
– Где ты видел его в последний раз? – спросил я.
Шамец показал вверх, на поворачивающую дорогу.
– Как раз вон там. Он снял лыжи на том месте, – ответил он.
– Понятно. Тогда расходитесь и по отдельности прочешите дорогу по обеим сторонам. И если мы не найдем его сами, то поднимем на ноги всех и продолжим поиски с фонарями.
Мы успели пройти лишь несколько метров, как услышали крик Шамеца, который просматривал правую сторону дороги:
– Эй! Сюда!
Он увидел яму в снегу, в которую, предположительно, мог кто-то провалиться. От углубления тянулся еле заметный след, уходивший в сторону окутанного туманом поля. Мы пошли по следу, словно ищейки, и через пять минут наткнулись на разрушенную хижину. Наши поиски были завершены. Растянувшись в полный рост, на полу возле печки без сознания лежал Йепп Мелстрох. Холодными пальцами он до сих пор сжимал коробок спичек. Разгромленная дверь была нараспашку, и ледяной ветер задувал сквозь щели в стенах. То, что мы нашли его, уже было чудом. Маленькая печка разжигалась сухой соломой, и рядом с ней лежала целая куча соломы, а возле руки Йеппа были набросаны около дюжины полуобгоревших спичек. Если бы ему удалось разжечь печь, то вся хижина сгорела бы, как фитиль, и у него вряд ли был бы шанс выбраться! С другой стороны, если бы еще час или два нам не удалось найти его, он бы замерз и умер.
Мы отнесли его в гостиницу, где приняли все необходимые меры. Не щадя, мы растирали его снегом, до тех пор пока он не застонал. Открыв глаза, Йепп слабо пробормотал:
– Черт побери! Это ж надо так было напиться, чтобы ничего не помнить!
На следующий день, когда мы с Гербертом вошли во двор гостиницы после своей длительной прогулки на лыжах, перед нашими глазами стояло привидение. Это был не кто другой, как наш Фритц, но совсем другой Фритц! Ранее всегда неопрятный, неаккуратный, этот Фритц был просто безупречен! Пиджак и брюки отутюжены, чисто постиранная рубашка, выбрит так, что лицо стало розовым, как у младенца! Со счастливой улыбкой Фритц открыл нам свой секрет: он собирался на свидание с «Olga – grande amore»!
– Вот это я всегда называю неразумным, – сказал я. – Вернуться с гор, а потом два часа наводить марафет, чтобы опять пойти туда же, только в полночь!
– Мано, ты не понимаешь! – махнул рукой Фритц пренебрежительно. – Я пойду туда завтра утром!
Мы договорились, что каждый, кому удастся вытащить на свидание девушку, будет вкладывать десять лир в общую копилку. Эта своеобразная копилка была нашим изобретением и содержала в себе материальную расплату за грубые ошибки, совершенные во время уроков катания на лыжах, за дурные манеры и поведение за столом и другие неверные поступки.
Было довольно поздно, когда мы, наконец, легли спать. Все были в приподнятом настроении, «навеселе», потому что добряк Валентин достал для нас пару бутылок отличного вина. Когда мы пожелали друг другу спокойной ночи, было далеко за полночь, и в сторону пустой кровати Фритца было отпущено несколько скользких шуток.
Фритц возвратился точно к завтраку, к девяти часам, и, как только махнул рукой, услышал в ответ крики «Браво!». Я выставил перед ним «копилку», и мы с нетерпением стали ожидать, когда наш Казанова опустит в нее заветную бумажку. Но Фритц только устало махнул рукой:
– Ребята, я пропил эти десять лир!
Никогда больше мы не видели Фритца столь ухоженного и опрятно одетого, как в тот день, когда он собирался на свидание, которое так и не состоялось!
Через два дня после неудавшегося свидания Фритца мы в полном составе отправились на крутой склон Лэнгкофель-Гап, откуда прямиком возвратились в Силлах-Хаус. Совершив последний круг, мы не поверили своим глазам, потому что перед нами стоял наш шеф Вольфганг Шпёте собственной персоной.
Как выяснилось, хороший доктор настаивал на том, что он еще не поправился после той аварии, и потому решил направить его к нам. Шпёте не разрешили кататься на лыжах, поэтому он проводил время, принимая солнечные ванны и лепя снеговиков. Он так наловчился, что слепил Афродиту, которая украсила двор нашей гостиницы. Очень скоро мы окрестили эту удивительную снежную деву «миссис Кельб», что, конечно, злило нашего Фритца неимоверно. Правда, ее пышные формы и обаяние с каждым днем все больше таяли под лучами припекающего солнца, но она тщательно реставрировалась каждый вечер.
Незаметно подошло время нашего отъезда из Силлаха. Я стоял и разговаривал с хозяином и как-то между прочим упомянул о плачевном состоянии бара на территории нашего аэродрома. Я знал, что запасы спиртного были, фактически, опустошены. И тогда Валентин просто ошарашил меня предложением: друг его друга, возможно, мог организовать для нас восемьдесят литров сливового бренди в обмен на три килограмма сахарина. В военное время такой бартер являлся очень выгодным, и я согласился. Валентин дал мне адрес в Бользене, где можно было забрать напиток, а сахарин я мог передать со следующей партией «лыжников». Достаточно честно! В тот вечер нам официально выделили час, чтобы написать письма домой, и каждый из нас писал родителям, жене, возлюбленной, друзьям и просил немедленно выслать пачку сахарина на имя лейтенанта Зиглера до востребования в 16-е опытное командование!
Когда все легли спать, мы со Шпёте и Лангером остались и продолжали разговаривать. Шеф заказал бутылку дорогого вина, наполнил стаканы и произнес:
– Теперь послушайте меня внимательно и примите к сведению. Понятно?
Мы кивнули, и он продолжил: – Я должен ехать на Восточный фронт и перегнать туда «Ме-109». Талер останется за меня и будет отдавать приказы, когда Пиц будет находиться на учениях.
Мы не верили своим ушам. Герберт, который знал Шпёте дольше всех из нас, недоверчиво посмотрел и сказал:
– Этого не может быть, майор! Это невозможно! Сейчас мы почти готовы к тому, чтобы сформировать первую эскадрилью, а вы хотите уехать? Невозможно!
Рис. 9. «Me-109G»
– И все же это правда, – ответил спокойно Шпёте, – и тут ничего не поделаешь! Через месяц или два я уеду. Приказ сверху уже поступил!
