«Комета» Хахтеля взлетела легко и стала четко набирать высоту. В течение пары минут его двигатель затих, и он пошел на снижение, пикируя в сторону поля, со скоростью девятьсот километров в час, показываемой на приборе, а потом… несчастье! Его нашли лежащим распростертым на поле, рядом с почти неповрежденным самолетом. У него был сломан позвоночник, и сам он находился без сознания. Позже, придя в себя, он рассказал, что же произошло:
– Я видел обе вышки с брезентом через прицел. Включив датчики и снизившись до трехсот метров, я почувствовал мощный удар. Моя голова запрокинулась, а очки слетели с глаз, и внезапно мне показалось, что я сижу на открытом воздухе. За долю секунды у меня закружилась голова, а потом я увидел, что фонарь кабины отлетел, и «мессершмит» уже сбился с курса. Я попытался сосредоточиться, но ничего не увидел. Глаза были залеплены мокрой грязью. Я не мог разглядеть поля и только предположительно понимал, где оно находится, поэтому зашел на вираж и полетел в том направлении, где оно могло быть. В следующий момент поле оказалось подо мной, и я попытался развернуться, задрав нос самолета, а затем его снова потянуло вниз, и он шлепнулся на землю. Я почувствовал чудовищную боль в спине и сжал зубы, дабы не лишиться сознания. Немного проскакав, самолет встал как вкопанный, а я отстегнул ремни и, освободившись, выпрыгнул. Это последнее, что я запомнил!
Итак, никто не остался удовлетворен объяснением, почему произошла катастрофа. Единственной вещью, обнаруженной в последующем расследовании, был тот факт, что все десять снарядов из пушек вылетели одновременно после срабатывания датчиков – так как установить специально подготовленные заряды замедленного действия забыли!
Все это произошло перед моим прибытием в Брандис, но мне посчастливилось стать свидетелем демонстрации этого неизведанного оружия через день после моего приезда. Мой старинный друг Фритц Кельб пришел на смену Хахтелю и возглавил испытательные полеты. В то утро, когда я доложил о своем прибытии в Брандис, он взял меня с собой в ремонтный ангар, чтобы показать «Ме-163В», оборудованный новейшим оружием. На первый взгляд самолет ничем не отличался от всех остальных «комет», но у этого экземпляра имелось пять стальных трубок, установленных в один ряд на каждом крыле на расстоянии семидесяти пяти сантиметров от фюзеляжа и только на два-три сантиметра выступающих от поверхности крыла. Каждая трубка помещала в себе 50-мм снаряд, и, как он рассказал мне, он давал такой же эффект, как и 88-мм снаряд зенитки. Впереди каждого ряда трубок была легкая чувствительная пластина, которая чем-то напоминала слепой глаз. Эти датчики активизировались при помощи кнопки, располагавшейся на панели управления, и из усилителя в фюзеляже множество проводов вели к каждой трубке. Глядя на энтузиазм Фритца, могло показаться, что это он изобрел всю систему, и, когда я выразил опасение в реальном функционировании всего этого механизма, Фритц улыбнулся и сказал:
– Ты лучше приходи попозже, когда я буду испытывать самолет, и тогда сам во всем убедишься!
Спустя два часа он уже сидел в специально оборудованном «Ме-163», стоявшем на взлетной полосе. На противоположной стороне поля стояли две вышки с куском материи, натянутым между ними. Сейчас я все мог увидеть своими глазами и почему-то был настроен скептически по поводу осуществления задуманного. Я подошел к месту, где уже собралось несколько заинтересованных зрителей. Двигатель зашумел, самолет помчался по полосе и взлетел. Едва поднявшись на высоту двухсот метров, он сделал широкий вираж и полетел в обратную сторону, приближаясь к нам, как громадная рептилия. Затем, перед тем, как достигнуть вышек, он спустился ниже, а потом громко застонал, как привидение. За долю секунды он рассек воздух между вышками, оглушив нас, и мгновенно материя расползлась на части от невидимых пуль. А когда мы перевели взгляд, Фритц уже взмыл высоко в небо.
От восхищения я потерял дар речи. Если это гениальное оружие будет так же функционировать в боевых условиях и им будут снабжены все «кометы», то совсем скоро нам удастся положить конец атакам вражеских бомбардировщиков.
Фритц чисто приземлился, и я поехал встречать его.
– Ну, что ты думаешь об этом? – крикнул он с таким выражением лица, будто только что выиграл войну.
– Это было ужасно, – ответил я, – но разве сможешь ты повторять то же самое каждый раз?
– Это уже мой третий полет, – сказал мне Фритц. – Первая попытка была неудачной, во второй – только две дырки оставлены в материи после четырех выстрелов, а что скажешь сейчас! Пока мы еще экспериментируем, но я уверен, мы на правильном пути. Завтра днем у меня следующий полет!
Я должен был доложить о своем приезде Шпёте в 9.30 и поэтому сейчас направился к старому зданию, где располагался штаб. Унтер-офицер проводил меня в приемную, находившуюся прямо перед кабинетом Шпёте, и не успел я присесть, как с удивлением услышал голос Шпёте – громкий и твердый, хотя и доносился из-за закрытой двери. Обычно он был мягким и редко повышал голос, поэтому сейчас он действительно был взбешен не на шутку. Затем дверь открылась, и вышел Тони Талер, бледный, как лист бумаги. Он увидел меня, притворно улыбнулся и произнес:
– Ну, Мано, уже вернулись из Йесау?
Я не поверил своим ушам. Впервые за много месяцев он назвал меня по имени. Я не успел ничего сказать в ответ, потому что в дверном проеме появился Шпёте и пригласил меня зайти в кабинет. Мы немного поговорили о прошлом, и он рассказал, что я переведен сюда специальным приказом, а также я узнал, что Талеру дан приказ произвести свой первый тренировочный полет на «Ме-163В» немедленно! Бедный Тони! После «отдыха» в Бад-Цвишенане и отсутствия каких бы то ни было серьезных перемещений, не считая поездок на местном поезде, он должен был лететь на истребителе! Шпёте никогда не требовал от других того, чего сам не мог выполнить, и потому было абсолютно правильным, что Тони ничем не должен отличаться от других. Также Шпёте сообщил мне, что старший лейтенант Медикус примет на себя ответственность за неопытных пилотов «комет», а еще – что ожидается японская делегация, которая будет наблюдать за демонстрацией полетов, и все приготовления для их встречи возлагаются на меня.
Наши японские гости прибыли вовремя, как всегда невозмутимо улыбаясь, правда, совсем скоро улыбки сошли с их лиц, когда мы показали им ремонтный ангар, где прогревались сразу несколько ракетных двигателей. Как раз в кабине одного из самолетов сидел Фритц, лично контролирующий процесс. Когда раздался знакомый приглушенный звук, означающий, что топливо кончилось, и облако белого пара вылетело из выхлопной трубы, Фритц выпрыгнул из кабины и направился к стоявшим японцам, которые не могли произнести ни слова.
– Ну разве это не что-то! – крикнул он, обращаясь к японской делегации, но, вместо ответа, они все так же молчаливо продолжали улыбаться.
Пока самолет снова заправлял топливные баки и готовился для демонстрационного полета, мы все медленно побрели к месту взлета, а Фритц тем временем жестикулировал и рассказывал что-то веселое. Наши японские визитеры вежливо смеялись, реагируя на шутки, которых они, похоже, не понимали. Когда самолет был готов, я помог Фритцу подняться в кабину. Перед тем как захлопнуть крышку кабины, он сказал:
