Это была отдельная тема для обсуждения, хотя сам я сомневался, остался бы я, будучи на их месте, после увиденного представления! Никто не мог винить их за это!
В течение нескольких вечеров я навещал в больничной палате Фритца и Франца Рюселе, принося с собой стакан джина. Фритц ругался, не веря в то, что удача изменила ему, и клялся, что, как только выйдет, сразу же полетит снова, а вот у бедного Франца настроение было похуже, и он ни в чем не мог быть уверенным. Вся его голова была перемотана бинтами, и лишь три маленькие дырочки были оставлены для глаз и рта. Он все еще чувствовал сильные боли и едва мог шевелить губами, когда разговаривал. Тем не менее стакан джина он принял с живостью из моих рук и, опустошив его через соломинку, прошептал:
– Похоже, когда я выйду отсюда, мне только и останется, что пьянствовать, Мано!
– Не говори так, Франц, – ответил я. – Врачи сотворили чудо за эти дни, так что не успеешь опомниться, и будешь как новенький.
Он попытался тряхнуть головой, но боль снова заставила его лечь на подушку.
– Послушай, Мано, – наконец сказал он, и его голос был близок к истерике, – они хотят перевести меня в госпиталь в Халле или в Лейпциге завтра. Ради бога, попробуй сделать что-нибудь, чтобы этого не произошло.
Я пообещал ему, что сделаю все возможное, и затем вернулся к ребятам, сильно расстроенным. Я не мог сравнить новых ребят с нашими «стариками». Много новых лиц появилось, когда сформировался «JG-400», многие были приятные, многие не очень, некоторые дружелюбные, некоторые не очень. Наиболее комичным из всех, несомненно, был майор из Австрии, по имени Базилла, человек без особых достоинств, но очень оригинальный. Он играл на скрипке, плохо, но упорно. Он весь был комок нервов и дымил как паровоз, выкуривая за день по шестьдесят сигарет, а то и больше. На самом деле я не припомню, видел ли я когда-нибудь его без сигареты, конечно кроме тех моментов, когда он пиликал по струнам своей любимой скрипки. Когда точно Базилла появился среди нас, я не помню, но он был там, и его присутствие здорово разбавляло наши порой унылые будни. Когда я возвратился к ребятам, он как раз начал исполнять «Цыганские мелодии» в его собственной интерпретации.
Должно быть, было около полуночи, когда вошел Шпёте и, подойдя ко мне, сказал:
– Зиглер, для тебя есть новая работа. С завтрашнего дня ты будешь обучать наших рекрутов вместе с обер-лейтенантом Нимеером, из которых впоследствии будет сформирована запасная эскадрилья.
– Значит ли это, что в скором времени появятся новые базы для «комет», майор? – задал я вопрос, так как не мог понять, каким образом можно разместить еще одну эскадрилью в Брандисе, который и так был слишком переполнен.
– Это не должно вас беспокоить, Зиглер, – ответил Шпёте и, повернувшись, вышел.
Следующие несколько дней стояла гнусная погода, избавившая нас от налетов бомбардировщиков. Мы также не сделали ни единого тренировочного полета. И вот однажды утром солнце снова ярко засияло, и дым высоких заводских труб стал почти вертикально подниматься в голубое небо. Теперь нам нельзя было терять времени, и все устремились на летное поле. В эскадрилье имелось девять «Ме-163В», готовых взлететь в любую минуту, и их пилоты Ник, Ботт, Мор, Шуберт, Рилль, Рецкауф, Циммерманн, Андреас и Йепп Мелстрох сейчас растянулись на траве.
Нимеер и я начали по расписанию нашу тренировочную программу – один тренировочный полет на планере и два – на «Ме-163В», а потом каждый попробовал на «Ме-163А». Затем я произвел показательный полет, чтобы сделать нашу беседу более доверительной. После того как я приземлился и баки «Ме-163В» были снова заправлены, я отправил в полет первого из своих подопечных, молодого светловолосого парня по имени Эрнст, который приехал из Нижней Саксонии. Он был одним из тех, кому не терпелось сесть в кабину «кометы», и его истребитель вел себя превосходно, шасси были сброшены в нужное время, и ревущая машина скрылась из вида.
– Ты позволил заполнить баки до краев?
Я обернулся и обнаружил Фритца Кельба, стоящего за моей спиной. Хотя еще немного прихрамывая, он уже не мог сидеть в стороне и с большим интересом наблюдал за первым самостоятельным полетом Эрнста. Он, как и я, хорошо знал, что ученику не позволяется в первый раз лететь с доверху наполненными подвесными баками, а также отлично понимал, что, случись что-нибудь с Эрнстом, я без сомнений окажусь «на ковре».
– Ты угадал, Фритц, – ответил я.
– Но зачем?
– Потому что я думаю, это не имеет абсолютно никакой разницы и, кроме того, это сэкономит время. Если мы заполним баки доверху с самого начала, то я смогу закончить подготовку намного быстрее. Какая разница, если они пролетят несколько сот лишних метров?
– Ты прав, Мано, но не забывай о высоте. Они еще не привыкли подниматься на десять – двенадцать тысяч метров.
Фритц был предельно корректен конечно же, и я больше не стал отправлять учеников с полными баками, но я был уверен, что с Эрнстом ничего не случится. Я все еще пытался убедить себя, что очень хорошо знаю Эрнста, но шла минута за минутой, а «комета» пока не возвратилась. Следующая минута показалась мне часом, а потом снова заговорил Фритц:
– Ну, я считаю, что дольше ждать не имеет смысла, Мано.
– Заткнись, Фритц! – ответил я жестко, но в глубине души я понимал, что он прав. Эрнст не возвращался, и, судя по времени, с момента его взлета прошло двадцать минут. Нет, он не вернется. Мои хмурые мысли прервал резкий звонок телефона. Оказалось, поступило сообщение из Лейпцига – Моккау, где сообщалось, что «Ме-163В» произвел вынужденную посадку и уже на земле загорелся. Пилот, молодой человек по имени Эрнст, жив и здоров.
Каким образом, уже находясь на земле, он загорелся? Вообще как он попал в Моккау? Дикие мысли лезли мне в голову, и я попросил Нимеера продолжить занятие с моей группой, вызвал машину и отправился в Моккау. И вот я уже стоял у воронки от снаряда, в которую, как выяснилось, попал самолет Эрнста. Произошел взрыв чудовищной силы, в этом не было сомнений. Эрнст стоял возле меня целый и невредимый. Затем он поведал мне свою историю:
– Все шло прекрасно до высоты семи-восьми тысяч метров, но потом, совершенно неожиданно, у меня закончился запас кислорода. Такое ощущение, что маску чем-то заткнули изнутри. Тогда я сорвал ее и устремился вниз на безопасную высоту – четырех тысяч метров. Тем временем я потерял из виду наш аэродром, а подо мной находился Моккау. Я произвел удачную посадку, а уж потом увидел воронки от снарядов. У меня только и было времени, чтобы свернуть на узкую полоску травы, и так я проехал несколько сот метров, но затем эта воронка появилась передо мной. Я никак не мог избежать попадания в нее. Я продолжал нестись на скорости шестьдесят километров в час, и мне необходимо было сорвать фонарь, но никак не получалось, как я ни старался. В этот момент молодая девушка-зенитчица подбежала к самолету и вскрыла фонарь топором. К тому времени уже подъехали пожарные и врачи «Скорой», а также собралось несколько человек. Я крикнул им, чтобы убегали, сам схватил в охапку девушку, и уже на их машине мы попали в следующую воронку, а потом раздался взрыв!
