Возможно, графиня преувеличивала благотворное влияние приютов. Однако нет оснований сомневаться в том, что регулярное, пусть и скудное питание, соблюдение элементарных правил гигиены, воспитание нравственности, как она тогда понималась, были все-таки лучше, чем «школа жизни» петербургских дворов или пинки и зуботычины в лавке мелкого торговца либо в купеческом лабазе. Кроме того, дети получали в приютах элементарное образование, приобретали некоторые навыки в области ремесел. Справедливости ради следует отметить, что в приютах и подобных им учреждениях в качестве «воспитательных» мер широко использовались брань, подзатыльники и даже розги. В николаевское царствование это явление в учебно-воспитательных заведениях было обычным. Но даже во второй половине XIX в., когда подобные методы стали подвергаться критике, отказ от них происходил с большим трудом.
Как и в воспитательных домах, в детских приютах ведомства императрицы питомцам стремились дать не только элементарные школьные знания, но и, говоря современным языком, трудовое воспитание. «независимо от преподавания детям учебных предметов и по примеру прежних лет, – отмечается в отчете Санкт-Петербургского совета за 1866 г., – были обучаемы: мальчики черчению, разным легким мастерствам, как-то: переплетному искусству, деланию коробок и проч., девочки – рукоделиям, кройке, шитью платьев и белья и проч.»[597]. Постановка образования в приютах оставляла желать лучшего. Отсутствовала единая учебная программа, обучение не было стандартизировано в соответствии с государственными требованиями. Не хватало квалифицированных учителей, учебной литературы и пособий, база «производственного обучения» была слабой. Тем не менее, во второй половине 1860-х гг. Санкт-Петербургский совет мог утверждать, что «во всех приютах мальчики и девочки старших отделений умеют твердо читать и писать под диктовку, усвоили себе правильные понятия о начальных истинах религии, толково рассказывают из краткого катехизиса и краткой священной истории ветхого и нового завета, объясняют церковное богослужение, легко читают церковнославянскую печать, считают устно и решают письменно все задачи из четырех правил арифметики»[598]. Особое внимание было сосредоточено на религиозном воспитании. С 1868 года в учебные занятия было включено «ежедневное, после утренней молитвы чтение церковной печати, преимущественно по евангелию и Псалтырю»[599]. Среди других предметов наибольшее внимание уделялось арифметике.
Учебные программы для приходящих детей и питомцев, живших в сиротских отделениях, отличались незначительно. Воспитанники сиротских отделений, проводившие в приютах больше времени, изучали, помимо основных предметов, отечественную историю, географию и в математике простые дроби. Более широкой была учебная программа для воспитанниц двух старших классов строгановского сиротского отделения. Эти классы готовили воспитанниц в кандидатки на должности смотрительниц и помощниц смотрительниц в петербургских приютах ведомства императрицы. Девочки изучали «полные курсы катехизиса, истории ветхого и нового завета, учения о богослужении, русской грамматики, арифметики, отечественной истории и географии, посещали педагогические лекции, читанные для смотрительниц и их помощниц наблюдателем по учебной части при образцовом приюте…»[600]. Кандидатки, успешно выдерживавшие экзамены, зачислялись на указанные выше должности. Если вакансии в петербургских приютах оказывались заполненными, то выпускницы направлялись в московские и губернские приюты. Содержание обучения в детских приютах ведомства императрицы не менялось и в дальнейшем, но в 1870–1880-е гг. учебная программа была унифицирована и приведена в соответствие с программами низших учебных заведений Министерства народного просвещения. Не претерпело существенных изменений и профессиональное обучение в приютах.
Создание детских приютов Ведомства учреждений императрицы Марии, как и других заведений призрения, обуславливалось щедростью благотворителей и финансовыми возможностями ведомства, но не потребностями в призрении. Ни благотворительные структуры, ни государство не пытались установить, сколько в империи нуждающихся детей. Количество желавших воспользоваться призрением в приютах ведомства превышало их возможности. Законоположения о них четко не определяли, какая категория детей может призреваться, и какие дети имеют преимущество при поступлении в эти заведения. В Положениях о детских приютах 1839 и 1891 гг. говорится о том, что они предназначены для отпрысков бедных родителей. Единых общепринятых критериев бедности в России тоже не существовало. Можно предположить, что поступление в приют зависело от различных обстоятельств, в первую очередь, от наличия вакансий. Зачислению могли способствовать ходатайства известных лиц, общественных организаций либо правительственных учреждений, знакомые в управленческих структурах самого ведомства императрицы, хорошие отношения с непосредственным начальством приютов, благотворители, желавшие оплачивать содержание ребенка в приюте. В некоторых случаях воспитанники на сверхштатных вакансиях содержались за счет благотворительных обществ, не располагавших собственными учреждениями призрения. К их числу принадлежало морское благотворительное общество в Петербурге, состоявшее под покровительством великой княгини Ксении Александровны. Ежегодно оно помещало в различные учреждения призрения по несколько детей лиц, связанных с Морским министерством. В 1894 г., например, дети ослепшего матроса Михаила Капустенко – сын восьми лет и дочь шести лет – были помещены за счет морского благотворительного общества в образцовый приют барона Штиглица[601].
Детские приюты ведомства императрицы не могли вместить всех желавших. Но отвергать их было нежелательно, так как это могло нанести ущерб репутации благотворительного ведомства. Санкт-Петербургский совет приютов частично нашел выход из создавшегося положения. Родители и опекуны могли зачислять детей кандидатами на занятие освобождавшихся штатных вакансий. Число кандидатов было значительным. Создавалась очередь из желавших. Например, в течение 1880 г. кандидатами в приюты Санкт-Петербургского совета состояли 1125 детей[602]. К 1 января 1881 г. осталось 1040 кандидатов[603], т. е. 85 детей перешли из кандидатов в воспитанники приютов.
В Петербурге число детских приютов Ведомства императрицы Марии до конца XIX в. Возрастало незначительно. Общее количество призревавшихся в них детей оставалось прежним. К 1 января 1861 г. в ведении совета состояло 19 приютов – столько же, сколько в 1850 г. Всего на 1 января 1861 г. петербургские приюты призревали 3576 детей[604]. За указанный период увеличилось только число сиротских отделений. На 1 января 1880 г. в 22 приютах и четырех сиротских отделениях при них призревался 3491 ребенок. Из этого числа 334 ребенка призревались в сиротских отделениях[605]. Не изменилось положение дел и спустя десятилетие. В 1889 г. в приютах Санкт-Петербургского совета единовременно призревались 3677 детей, из них – 360 в сиротских отделениях[606]. В целом по российской империи число приютов ведомства императрицы, по сравнению с 1839 г., выросло существенно. Если в 1839 г., когда было принято Положение о детских приютах, этих заведений было всего 8 и в них призревались 827 детей, то в 1889 г. существовало уже 129 приютов. В них единовременно призревались 11 834 ребенка[607]. Однако из этих 129 учреждений 93 были созданы до 1861 г.[608].
