Один из участников обороны Зимнего дворца вспоминал: «Не без волнения подошел я к фронту выстроившихся женщин. Было что-то непривычное в этом зрелище, и надоедливые мысли буравили мозг: „Провокаторши“. Скомандовав „Смирно!“, одна из женщин отделилась от правого фланга и подошла ко мне с рапортом. Это была „командирша“. Высокого роста, пропорционально сложенная, с выправкой лихого гвардейского унтер-офицера, с громким отчетливым голосом, она мгновенно рассеяла мои подозрения, и я поздоровался с батальоном. Одеты они были солдатами. Высокие сапоги, шаровары, поверх которых была накинута еще юбка, тоже защитного цвета, волосы подобраны под фуражку»
[1099].
Один из членов Временного правительства описывал Зимний дворец в ночь с 25 на 26 октября 1917 г. следующим образом. Войдя во дворец через Салтыковский подъезд, он оказался в «огромной прихожей, через смежную с ней комнату слева – лестница, вся клетка которой по стенам была убрана гобеленами, вводит во втором этаже в очень широкую внутреннюю залу – коридор, с верхним тусклым освещением и галереями наверху. Направо от входа в этот зал и коридор была поставлена временная очень высокая перегородка, отделявшая от левой части зала лазарет для раненых воинов. Налево от входа с лестницы, в конце зала, лежал путь в Малахитовый зал, где происходили заседания Временного правительства, через три зала, Малахитовый зал всеми своими огромными окнами выходил на Неву.
Остальные помещения: канцелярия Временного правительства и кабинеты министра-Председателя и его заместителя доходили до угла дворца, выходящего к Николаевскому мосту, и занимали часть стены по саду, против Адмиралтейства…
В огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами на короткие беседы, обреченные люди, одинокие, всеми оставленные… „Что грозит дворцу, если „Аврора“ откроет огонь?“ – „Он будет обращен в кучу развалин“, – ответил адмирал Вердеревский, как всегда, спокойно. Только щеку в углу правого глаза задергал тик. Передернул плечами, поправил правой рукой воротник, опять заложил руки в карманы брюк и повернулся, чтобы продолжать прогулку. На минутку остановился: „У нее башни выше мостов. Может уничтожить дворец, не повредив ни одного здания. Зимний дворец расположен для этого удобно. Прицел хороший…“
На наше предложение прислать представителей, нам ответили, что юнкера уже собрались и настаивают, чтобы члены правительства вышли к ним в полном составе и сказали им, чего от них хотят. Отказать было абсолютно невозможно. Мы вышли. Юнкера в числе, может быть, ста, может быть, больше, человек, собирались в том зале-коридоре, о котором я уже упоминал… К этому времени мы уже покинули помещения, выходившие на Неву, и перешли в один из внутренних покоев Зимнего Дворца. Кто-то сказал, что это – бывший кабинет Николая II. Не знаю, так ли это
[1100]. Кто-то сказал, что занимал это помещение после революции генерал Левицкий. Тоже не знаю – верно ли…
Вход в это помещение был из залы-коридора через комнату, значительно меньшую. Рядом с кабинетом была другая комната без выхода. В ней был телефон. И кабинет, и смежная комната были больших размеров. В очень больших частных квартирах, в особняках, таких размеров бывают только залы. Окнами кабинет выходил в один из дворов…
„Раз мы решили здесь оставаться, – сказал адмирал Вердеревский, когда начало темнеть, – надо перейти в какое-нибудь внутреннее помещение. Здесь мы под обстрелом“. Мы и перешли сюда. Посредине комнаты стоял большой круглый стол. Мы расположились вокруг него…
Стрелка часов перешла за 8 часов… Мы загасили верхний свет. Только на письменном столе у окна светила электрическая настольная лампа, загороженная газетным листом от окна. В комнате был полусвет… Тишина… Короткие, негромкие фразы коротких бесед… Нам докладывали, что наша стража, охранявшая дворец, только отвечала на выстрелы или стреляла, когда на дворец надвигались большевики… Стреляли в воздух. И этого пока оказывалось достаточно: толпа отступала… Кто сидел, кто лежал, некоторые ходили, беззвучно ступая по мягкому ковру во всю комнату… Раздался звук, хотя и заглушенный, но ясно отличавшийся от всех других. „Это что?“ – спросил кто-то. „Это с „Авроры““, – ответил Вердеревский. Лицо у него осталось таким же спокойным. Минут 20 спустя вошел Пальчинский и принес стакан от разорвавшегося снаряда, снаряда, который залетел, пробив стену, в Зимний Дворец. Вердеревский осмотрел его и, поставив на стол, сказал: „С „Авроры““. Стакан быль поврежден в такой форме, что мог служить пепельницей. „Пепельница на стол нашим преемникам“, – сказал кто-то…
И вдруг возник шум где-то и сразу стал расти, шириться и приближаться. И в его разнообразных, но слитых в одну волну звуках сразу зазвучало что-то особенное, не похожее на те, прежние шумы – что-то окончательное. Стало вдруг сразу ясно, что это идет конец… Кто лежал или сидел, вскочили и все схватились за пальто… А шум все крепнул, все нарастал и быстро, широкой волной подкатывался к нам… И к нам от него вкатилась и охватила нас нестерпимая тревога, как волна отравленного воздуха… Все это в несколько минут… Уже у входной двери в комнату нашего караула – резкие взволнованные крики массы голосов, несколько отдельных редких выстрелов, топот ног, какие-то стуки, передвижения, слитый нарастающий единый хаос звуков и все растущая тревога… Ясно: это уже приступ, нас берут приступом… Защита бесполезна – бесцельны жертвы… Дверь распахнулась… Вскочил юнкер. Вытянулся во фронт, руки под козырек, лицо взволнованное, но решительное: „Как прикажет Временное правительство! Защищаться до последнего человека? Мы готовы, если прикажет Временное правительство“. – „Этого не надо! Это бесцельно! Это же ясно! Не надо крови! Надо сдаваться“, – закричали мы все, не сговариваясь, а только переглядываясь и встречая друг у друга одно и то же чувство и решение в глазах. Вперед вышел – Кишкин. „Если они уже здесь, то, значить, дворец уже занят…“ – „Занят. Заняты все входы. Все сдались. Охраняется только это помещение. Как прикажет Временное правительство?“ – „Скажите, что мы не хотим кровопролития, что мы уступаем силе, что мы сдаемся“, – сказал Кишкин. А там, у двери, тревога все нарастала, и стало страшно, что кровь польется, что мы можем не успеть предупредить это… И мы все тревожно кричали: „Идите скорей! Идите и скажите это! Мы не хотим крови! Мы сдаемся!..“. Юнкер вышел… Вся сцена длилась, я думаю, не больше минуты… Комната была полным-полна народа. Солдаты, матросы, красногвардейцы. Все вооруженные, некоторые вооружены в высшей степени: винтовка, два револьвера, шашка, две пулеметные ленты… Чудновский назначается комендантом Зимнего Дворца. Комната, в которой мы арестованы, будет опечатана, чтобы сейчас не производить в ней обыска»
[1101].
Штурм Зимнего (кадр художественного фильма «Октябрь». Реж. С. Эйзенштейн)
