Как мой брат Витя выручил меня
Предпоследние советские годы. Разрядка напряженности, Хельсинкские соглашения, культурные контакты — социализм в очередной раз пытается, как может, изобразить человеческое лицо.
В общем, в Лужниках намечается грандиозный концерт итальянской эстрады. Все, естественно, очень серьезно. Вход по спецпропускам, их проверяют люди в форме и еще более серьезные люди без формы, по лицам которых видно, что они носят ее, когда никто не видит. С каждой очередной проверкой повышается ощущение собственной культурно-политической значимости. Несколько дней репетируем, проверяем ноты, рассадку, звук.
Итальянские звезды приедут в день концерта.
День концерта
А вот в день концерта в театре им. Станиславского и Немировича-Данченко, где я тогда работал, случилась замена спектакля. В связи с чем, не знаю, да это и неважно. Проблема была в другом. На вечер поставили «Паяцев» Леонкавалло.
Партия гобоя за сценой в этой постановке — дар судьбы. Мне она досталась по наследству от гобоиста, который ушел работать в оркестр филармонии. В этом спектакле надо было исполнить небольшое соло за сценой. Мало того что я освобождался уже в 19.23, так еще и переодеваться не надо было! Я был монопольным держателем этого чуда. И вот тут чудо обернулось ко мне своей оборотной стороной.
Не играть спектакль я не могу: у меня нет замены. Послать кого-нибудь из гобоистов вместо себя в Лужники — тоже, пропуск выписан на меня, и переделать его не успеют. Да и не захотят возиться. Но шоу должно продолжаться.
И я звоню брату Вите — вы с ним уже знакомы по главе, в которой он так виртуозно откосил от музыки. Он мой последний шанс: у нас одинаковые инициалы. Не говоря уже о фамилии. Последующая часть дня посвящена оргвопросам: я даю ему пропуск, старый ученический гобой и трость без дырочки, чтобы он, не дай господь, во время концерта случайно не дунул, договариваюсь с коллегой, который будет играть концерт, чтобы тот Витю встретил, провел куда надо, посадил на нужный стул и собрал инструмент.
Мобильников тогда не было, поэтому вечер проходит в волнительной безвестности. Вечером звоню: «Ну как?»
С противоположного конца провода абсолютно безмятежно: «Мне так аплодировали! А еще ко мне подходил инспектор оркестра и попросил телефончик».
Я был безмерно благодарен и заверил, что если ему тоже когда-нибудь понадобится помощь, то я по первой же его просьбе подменю его на скорой помощи, где он тогда работал.
Гастроли
Рассказ музыканта
Самый конец восьмидесятых. Возвращаемся в Москву после длительных гастролей. Последний перелет Женева — Москва. Чартерный рейс. Местный экипаж. Стюардессы — девочки, которые до этого летали только в пределах Страсбург — Майорка. А сейчас новый для них опыт, летят в Москву, в СССР. О Москве знают только то, что там всегда лежит снег, по улицам ходят пьяные медведи, солдаты в ушанках с «Калашниковыми» и казаки, продающие матрешек.
Три часа лёта в Москву, семь часов в аэропорту — и обратно. Они в Москве из самолета вообще выходить не хотят. Боятся.
Я им рассказываю, что у нас перестройка, гласность, никаких медведей и солдат в тулупах на улицах нет, что они успеют быстренько сгонять в Москву, Кремль, Красная площадь, собор Василия Блаженного… Весь полет уговаривал. Оттаяли наконец, слава богу.
В последний момент выясняется, что Москва не принимает по погодным условиям, самолет садится на запасной аэродром.
Сели. Военный аэродром Чкаловский. Открываются двери. Вьюга. Метель. Вечные зимние сумерки. Ветер раскачивает лампочку на каком-то фонаре. У трапов стоят солдаты в ушанках с «Калашниковыми».
«Нести советскую культуру в ихние массы»
Примерно так и надо было отвечать на собеседовании в райкоме партии, когда тамошние специалисты широкого профиля решали, достоин ли ты представлять советское искусство за рубежом. Или, проще говоря, не сбежишь ли.
Гастроли — совершенно замечательная сторона профессии оркестрового музыканта. Ты оказываешься в таких местах, куда ни в каком ином случае тебя бы не занесло. Я представляю себе, что можно было бы, допустим, исколесить всю Германию, Францию и Италию. Но вероятность того, что я вот так же проехал бы всю Японию, побывал в Северной Корее (и в Южной тоже) и, скажем, в Аргентине и Австралии, значительно ниже. Список таких стран огромен, а от меня требовалось лишь то, что я обычно и так делаю, — играть на гобое и английском рожке. Ну не забавно ли?
Конечно, вынос отечественной культуры в заграничные массы никогда не был главной целью оркестрового музыканта. О реальных целях, задачах и способах их достижения мы поговорим в разделе, посвященном гастролям.
Гастроли эпохи СССР
Вот так, слегка прищурившись, чтобы лучше было видно, взглянуть отсюда лет так на тридцать назад…
М-да-а-а!..
Ну и что мне теперь прикажете делать, если читатель не застал этих реалий? Писать предисловие, разъясняя вещи, которые простой человеческой логикой и здравым смыслом постичь невозможно? Это напоминает мне случай, когда одному юному другу примерно в течение вечера рассказывали об особенностях бытия в Северной Корее. После рассказа он погрузился на некоторое время в состояние глубокой задумчивости, после чего задал единственный вопрос: «Так я не понял, они что, Олимпиаду по телику не смотрели, что ли?»
Поэтому для начала придется задать некоторые стартовые параметры.
Во-первых, те музыкальные коллективы, которые ездили на гастроли за границу, назывались выездными. Самыми крутыми в этой области были балетные труппы — к примеру, балет Большого театра и, скажем, очень экспортный ансамбль Игоря Моисеева (и, разумеется, их оркестры). А еще были Госоркестр Е. Светланова, Большой театр как таковой, Ленинградский ГАТОБ им. С. М. Кирова (Мариинка в переводе на человеческий) и т. д.
Во-вторых, возможно, это лирика и романтика, но для советского человека вероятность оказаться, допустим, во Флоренции непринципиально отличалась от вероятности слетать на Луну. За исключением отдельных профессиональных каст: дипломатов, журналистов (про разведчиков можно не писать, потому что это тавтология), музыкантов и артистов балета. Ну и еще военных и специалистов в социалистических странах и странах, косящих под социализм.
И в-третьих, экономика. Да, мне стыдно, но весь последующий цирк, перформанс и хеппенинг в одном флаконе определяла именно она.
Все очень просто. В поздние советские времена зарплата музыканта, как сейчас помню, приблизительно соответствовала зарплате водителя трамвая. И если не рассматривать Госоркестр и Большой театр, не превышала ста восьмидесяти — двухсот рублей. В месяц, разумеется. Так, зафиксировали? Хорошо.
Заходим с другой стороны. Во время гастролей музыкант получает суточные. По тем временам, в зависимости от страны, тридцать пять — пятьдесят долларов — цифра, между прочим, зафиксированная в тогдашнем законодательстве. Везти заработанную валюту в страну абсурдно: государство оберет тебя по твердому курсу шестьдесят четыре копейки за доллар, все остальные способы ее использования подпадают под ту или иную статью УК РСФСР. С другой стороны, что-либо купленное там и проданное здесь давало коэффициент от двадцати до пятидесяти. Таким образом, даже самый поверхностный анализ приведенных мной цифр приводит к двум выводам.
