Один из моих коллег пришел в ужас от одного лишь упоминания об околосмертном переживании. В последний раз мы встречались на медицинской конференции возле Сан-Франциско. Он был рад меня видеть и поинтересовался моим самочувствием после хирургической операции. Я избегал упоминать про ОСП, но, рассказывая про болезнь, которая потребовала срочного хирургического вмешательства, я неожиданно для самого себя плавно перешел к этой теме. Он терпеливо слушал меня, но когда дошло до сцены, как мой отец спас своего сына от ада, вдруг прямо-таки взвился.
«Как учит моя религия, — голос его напрягся, — ОСП — козни дьявола, и всякий, кто верит в это, заигрывает с сатаной!»
«Но я не думаю, что это козни дьявола», — возразил я.
«Оно и понятно, — откликнулся он, — дьяволу ведь так удобнее. Ты никогда не знаешь, где он прячется, потому что он обманывает тебя».
Я не нашел, что возразить. Мне было неловко не только за него, но и за себя. Я испытывал жалость к этому человеку. У меня не было оснований полагать, что мое ОСП — козни дьявола. В крайнем случае это мог быть неприятный урок от Бога, который учил искуплению. Обманный поступок злого создания? Нет, это невозможно.
После этого разговора я решил помалкивать пока о своем опыте и обдумать подробности. Когда же я полностью уяснил случившееся со мной, то решил впредь крайне осторожно выбирать собеседников.
В другой раз я отважился рассказать про ОСП моему лучшему другу Санджаю. Во время пребывания в Индии мы не знали друг друга, но познакомились в Бейкерсфилде более двадцати лет назад. По устоявшейся традиции мы часто встречались в ресторане, где беседовали про семью, работу и спорт.
В последний год в наших разговорах зазвучала грустная нотка. У Санджая диагностировали рак, причем врачи говорили, что болезнь на последней стадии. Ему сделали операцию, назначили химиотерапию, но метастазы распространились в другие органы. Совсем недавно врачи обнаружили очаги в печени.
Мы оба чувствовали, что положение очень серьезное. У него был рак четвертой стадии, а это означало, что болезнь прочно засела в органах тела. Про будущее мы не говорили ничего плохого, но оба знали, что дело — дрянь. Мы поступали, как поступает большинство людей в таких случаях: не затрагивали тему смерти. Нет, мы упоминали эту ужасную болезнь, но только вскользь, стараясь не говорить о ее возможном исходе. Обычно в начале наших совместных трапез, когда я интересовался его здоровьем, он отвечал: «Хорошо». В дальнейшем разговоре мы боялись ненароком коснуться этой ужасной темы. Мы пытались сделать вид, что ее не существует, и надеялись, что все само собой рассосется. Разговоры о смерти были табуированы. Но игнорировать ее было невозможно, и очень скоро наши встречи стали весьма печальны, так как мы предугадывали, что жить ему осталось недолго.
В итоге однажды днем Санджай пришел в ресторан и объявил, что у него запланирована экспериментальная операция, другими словами, хирург попытается выжечь опухоль из печени. Санджай знал, что эта операция практически неэффективна. Все же он решил попытаться.
«У меня нет выбора», — вздохнул он.
Я кивнул головой. Даже зная, что операция дает слабую надежду на выздоровление, я тоже попробовал бы все что угодно, лишь бы остаться в живых, причем не только ради себя, но и ради семьи. Но теперь я больше не боялся смерти, и причиной были околосмертное переживание и то обстоятельство, что я узнал хорошие новости о жизни после смерти.
Я переживал из-за возможной смерти моего друга, но теперь был уверен, что смерть физического тела не означает смерти нашего сознания. Я не знал, куда мы направимся, когда земной срок подойдет к концу, во всяком случае, я не располагал всей информацией, но личный опыт подсказывал: мы останемся где-то в космосе, и наше существование будет другим и абсолютно прекрасным.
До этого момента я не рассказывал ему о моем опыте. Поскольку признание на медицинской конференции оказалось неудачным, я решил, что какое-то время буду молчать. Но теперь я понял, что Санджаю осталось не так долго жить, и появилась надежда, что мой личный духовный опыт будет ему полезен. Если даже мне самому будет некомфортно, то хотя бы моего друга может развеселить история, которую он наверняка сочтет совершенно нелепой.
Помню тот момент, когда мы заговорили об этом. Санджай сказал о предстоящей операции, о том, что хирург собирается прижигать опухоль. Он знал, что операция рискованная. Знал: возможно острое кровотечение. Ему неприятно было говорить об этом, и его голос предательски задрожал, когда он признался, что боится операции.
«У меня больше нет вариантов, — сказал он, нервно теребя ложку и вилку и не притрагиваясь к еде. — Мне ничего больше не остается, и я боюсь».
Он открыл мне свои страхи за семью и за себя, был уверен, что его сознание исчезнет в момент смерти. Он выражал свою озабоченность краткостью земной жизни, жаловался, как несправедлива болезнь, гадал, какое будущее ждет его жену и детей.
«Я не хочу умирать, — вздохнул он. — Но я боюсь, что скоро у меня не останется выбора».
«Может быть и так, — начал я медленно и неуверенно. — Жизнь может быть жестокой. Но, знаешь, ведь я не рассказал тебе всего, что случилось во время операции. У меня было так называемое околосмертное переживание. Я могу описать тебе, что происходит в момент смерти».
Затем я начал рассказывать ему историю, которую он не знал: о том, что случилось со мной во время ОСП.
Думаю, что Санджай удивился. Разумеется, он слышал об операции, но не об эпизоде, который скрывался в непроглядном мраке за гранью бытия. Я поведал ему свою историю. Когда я дошел до того места, как расстался с телом, вспоминал анестезиолога в послеоперационной и непристойный анекдот, о котором никогда не слышал прежде, Санджай буквально ловил каждое мое слово.
«Вы будете рядом со своей семьей, но в духовном обличье», — обнадежил я его.
После моего рассказа наша беседа приняла другое направление. Он не скрывал, что да, вместе с женой он начал жалеть меня как Раджива-бедняка. По его словам, они подумали, что я отчаялся из-за проблем в жизни и на работе и что у меня рецидив.
Теперь, когда я рассказал ему о своем опыте, он понял, что случилось: я выбрал другой путь. Теперь он увидел во мне Раджива-счастливчика, человека, который нашел свое истинное призвание в жизни, человека, который узнал верный путь в жизни и был готов к нему.
С тех пор наши встречи переменились к лучшему. Мы вели откровенные беседы о своем отношении к смыслу жизни и тайне смерти. Откровенность сужала разрыв между нами. Не было неудобных тем. Благодаря моему непринужденному рассказу о мистическом опыте, нам открылся дивный новый мир искренней дружбы, мы были готовы изучить потенциал духовной Вселенной.
Вскоре я осознал некоторые истины о жизни после смерти: о ней не только задумывается каждый человек, но его умозаключения глубоко влияют на жизненный путь, который он выбирает в дальнейшем. Открытие Юнга о том, что духовность играет принципиально важную роль в интеллектуальном развитии, было закономерным результатом его ОСП. Это открытие указало ему путь, который впоследствии сознательно выбрали некоторые знатоки человеческой психологии.
