Да, Дрейк знал, куда давить. Обычная женщина, пришедшая к Декстеру с просьбой инициировать ее, вылетела бы из этих апартаментов быстрее той самой пули из пистолета. Или с ней же в придачу.
– Мне проще тебя убить, ты знаешь об этом? Ты слишком много знаешь. Ты опасна.
– Проще. Но выгоднее не убивать.
«Есть элементы, которые во всем этом не сходятся, – какие-то элементы…» – читалось по прищуренным глазам напротив. И яростно вращались в умных мозгах шестерни. Мне оставалось лишь надеяться, что до двадцати пятнадцати – назначенного Дрейком времени «икс» – чрезмерно каверзные вопросы еще не успеют родиться. Но к ним однозначно шло.
– Говори. Потому что пока мне не хочется оставлять тебя в живых.
Черт.
Выедал глаза сигаретный дым – хотелось встать и распахнуть форточку. Теперь в моем тоне звучало откровенное раздражение.
– Можешь не оставлять меня в живых, – на часах девятнадцать сорок три, – но если покинешь это место раньше половины девятого, никогда не узнаешь того, что по-настоящему сильно хочешь узнать.
– Чего?
Теперь мне приходилось рисковать, идти практически ва-банк.
– Того, как перестать быть элементом той системы, которая тебя так сильно раздражает.
Он долго молчал. Сидел, прикрыв глаза. Как будто спал. И все очевиднее становился тот факт, что именно сейчас решается «моя судьба»: Декстер взвешивал пользу и риск наличия такого вторженца в его жизнь, как я.
И, скорее всего, он определит, что живой меня лучше не оставлять.
Я его понимала, но к такому исходу была совершенно не готова. К тому же я еще не сказала главного.
Чертов Дрейк. Чертов сценарий. Но другой, вероятно, был бы еще хуже.
Приходилось торопиться.
– Не выходи из дома до половины девятого, понял? Кто бы тебя ни звал и кто бы что ни обещал. Но в девять отправляйся в бар «КаЭнто», как и намеревался, – там ты встретишься с человеком, разговор с которым станет судьбоносным. Слушай, – я поерзала очень даже натурально, – я схожу в туалет?
От бесконечного сидения измаялся полный мочевой пузырь. К тому же испаряться прямо из комнаты не стоило – в этом случае Рен вообще мог решить, что моя персона ему привиделась. Разыгравшееся воображение, воспаленные нервы – мало ли. А вот, если я исчезну из туалета, он будет ломать мозги, как именно у меня получилось сбежать. Это другое.
– У тебя минута.
Я не стала зубоскалить насчет того, что за минуту можно пройти половину коридора, надуть себе в штаны, а после поспешить обратно, чтобы пришпилить задницу к стулу ровно в пятьдесят девять секунд.
Двадцать ноль три.
Я сделала достаточно. Ведь так? Скорее всего, «мы не продержимся» в мире еще целых двенадцать минут.
Он поймает меня на чем-нибудь. Точно поймает. И тогда придет дубль три, а за ним четыре.
В туалет, между прочим, хотелось неимоверно, и по коридору я практически бежала. Не успела я щелкнуть замком, как по ту сторону скрипнули половицы.
– Знаешь, я тут подумал, – раздалось из-за закрытой двери, – что на эту встречу ты пойдешь со мной.
Ну и ну.
– Нет, Рен, не отправлюсь, – наверное, он зол. Не привык, когда ему отказывают и дерзят. Я же с выдохом облегчения справляла нужду в чужом доме – не могла дождаться, пока прыгнешь обратно? Нет, не могла. – Ты пойдешь на нее один.
«Выходи – поговорим», – слышалось в его молчании.
Нет, уже не поговорим. Не будет заломленных за спину рук, не будет процеженных сквозь зубы фраз: «А теперь я хочу услышать правду», – будет другое: сломанный замок и пустой туалет. А после много ярости – бессильной уже, впрочем.
– И досиди дома до половины девятого, понял? Целее будешь.
Я уже не выбирала слов. Отмотала с рулона туалетной бумаги, провела гигиену, натянула штаны. Не чувствуя ни доброты, ни терпения, посмотрела на косяк – довольно прочный.
Все. Мне пора.
Двадцать ноль пять. Я изо всех сил надеялась, что следующие десять минут хозяин квартиры потратит на то, чтобы понять, как гость испарился из комнаты, в которой нет даже окна.
Дрейк, встречай.
* * *
– Он тут? Скажи мне – он тут? Потому что я больше не пойду с ним разговаривать – он… он…
– Успокойся, Ди, успокойся.
Меня прижимали к груди, лишали нервозной подвижности.
– Я не буду разговаривать с этим… волком! Он меня чуть не пристрелил.
– Он тут. Тут.
Чертов-чертов-чертов Рен. Пусть с ним лучше ладит Элли, а я больше никогда…
– Это все отойдет. Это нормально, это шок…
Я все никак не могла успокоиться – медленно выходила наружу скопившаяся в клетках паника.
– Он вернулся. Положен в сон. И он уже не тот – уже наш Рен, – Дрейк обнимал меня, припечатывая к собственному плечу щекой. – Все. Он тут. Тут.
Я медленно успокаивалась.
Почему-то помнилась мягкость чужой туалетной бумаги – не дешевой. И отблеск полированной ручки дверного замка тесного туалета.
– Он не будет меня помнить?
– Нет.
Зато нашу «первую» встречу теперь всегда буду помнить я.
* * *
Солнечный полдень в Нордейле.
Кремовая шапка на корзинке, которую я заказала к кофе, оказалась нежной и мягкой, очень свежей. Позади работала кофе-машина – бармен шумно взбивал для следующего заказа молочную пену. Я смотрела в окно, за которым с высоких тополей слетали первые и пока немногочисленные пожелтевшие листья.
Всего лишь начало августа – рано, – но этот город жил своей собственной жизнью и не слишком спешил соответствовать заявленной статистикой погоде времен года, выдавая то полноценную весеннюю оттепель в декабре, то резкое похолодание в начале июля. Наверное, он каким-то образом зависел от настроения Дрейка – так мне казалось. Слетят эти листья, выметутся бдительными дворниками, и все вновь станет зеленым.
Дворники здесь, как ни странно, свою работу очень любили – шестым чувством осознавали, что делают улицы чище и тем самым настроение жителей лучше. Обновляют энергию пространства, напитывают ее спокойствием и любовью. Метлы здесь всегда шоркали размеренно и без спешки.
Мне же требовалась минута тишины и покоя. Что-то обычное, нормальное – не перо, которым я будто случайно прикасаюсь к странице чужих судеб, выводя одни росчерки и стирая другие, – но родное, привычное. Чашка кофе и корзинка, например.
Аарон здесь, Декстер здесь – эта реальность зафиксирована. Они уже другие – эти парни, – не те, какими были «у себя», – заслуга их самих и Дрейка, конечно же. Однако с этого момента я буду помнить их и другими – не только «после», но и «до». Расскажу ли я кому-нибудь об этом? Навряд ли.
