Он улыбнулся. И впервые посмотрел на нас странно – как смотрит отец на детей, которые пришли и предложили ему свою помощь. С любовью, с болью и невыразимой грустью.
– Думаете, я уйду?
– Ты… должен, – ответила я за всех.
И они все – ребята из спецотряда и их женщины – сплотились невидимой стеной. Он остался один.
Один против двадцати одного.
* * *
Завтра утром он отправится на Сатаахе – эта мысль казалась ему чем-то схожим с глотком воды, о существовании которой он забыл. Воды для иссушенного понятиями «надо» и «должен» разума, целебной жидкостью для мумифицированной души.
Отправится. Домой.
«Уходя – уходи» – и когда-то давно он ушел без права когда-либо вернуться, без надежды, без оглядки назад.
История порой совершает странные витки.
Дрейк впервые сидел в кабинете один и тонул в бездумье: плавал в сгустках не оформившихся мыслей и обрывках непонятных ему самому чувств. Временно забыл, что нужно чем-то управлять, о ком-то и о чем-то заботиться.
Он любил контролировать, более того должен был все контролировать, но поддался состоянию пацана, сидящего на берегу реки и бросающего в воду камешки.
На этот раз он не сможет контролировать часть процессов, и само осознание этого вводило Дрейка Дамиен-Ферно в мыслительную кому.
«Оставить детей одних, позволить им самим выпутываться из сложных ситуаций. Верить, что у них получится. Его не будет рядом, когда… Не будет рядом, если…»
Такова роль любого родителя: однажды предоставить подросшим птенцам свободу, даже если эта свобода кишит опасностями, проблемами, препятствиями и ловушками.
У них получится. Должно.
Ему вспоминалась тихая, но пламенная речь Бернарды, проникновенность ее тона, серьезное выражение глаз – «мы должны ему помочь».
А помогал ли ему хоть раз кто-то, кроме него самого? Нет.
Вспомнилось согласное молчание в кабинете, тяжесть их эмоций, но дух сплоченности. Теперь они стояли «за отца».
Кажется, у него дрожали руки. Или иллюзия?
Дрейк в который раз попробовал сконцентрироваться на том, о чем следовало думать: собственном плане, изобилующим множеством деталей.
За ночь он успеет подготовиться: проведет совещание, обрисует Комиссионерам ситуацию, распределит состав «следующих за ним» и тех, кто остается на управлении. Откроет доступ к энергетическому эгрегору, куда сливалась часть свободной энергии и откуда теперь придется вычерпать все до самого дна, перенаправит часть мощи нынешнего луча на луч Сатаахе, использует силы Мира Уровней для восстановления родного мира.
Того, в котором никогда не существовало ни земли, ни неба – лишь ячейки. Даже Бернарде с ее развитым воображением было бы сложно представить состоящий сплошь из ячеек кристалл в центре которого, соединяя кластеры, бил энергетический поток. На Сатаахе никогда не вставало и не садилось солнце, там никогда ничего не росло, никогда не пружинила под ногами почва. Да, органика существовала, но не в той форме, как в большинстве увиденных им позже мирах. Сатаахе – мир-шар, состоящий из отсеков-сот, переплетения граней и узлов, – мир порталов и нераскрытых территорий, как та, где Карна позже отыскала решетки-матрицы.
И, наверное, потому, что Сатаахе так сильно отличался от всего остального, созданного в ткани мироздания, Дрейк сотворил Уровни такими – с небом и землей, водой и растениями, он сотворил его «одномерным». Разбил на пласты, добавил переходов, но в подобие Сатаахе не превратил – сам жаждал тишины и уюта, живости и даже некоего хаоса.
Лишь бы не кристалл с его заранее сформированной структурой формирования связей. Он сделал Уровни свободными и заселил их «свободными» сущностями – людьми. Не идеальными, конечно, где-то не слишком развитыми и чрезмерно эмоциональными, но всегда душевными. Этих людей учил и у них же учился сам.
А теперь Карна преподнесла ему новый урок – урок потери части контроля. Ничего, он пройдет и его. Этим же вечером откроет с ней «чат», сообщит о том, что собирается лишить ее своим возвращением власти и тем самым спровоцирует следовать за ним.
«Убережет отряд от главного надзирателя».
Конечно, ребятам придется справиться с надзирателями чином пониже, но «большую паучиху» он отведет.
Боялся ли Дрейк того, что Карна причинит ему вред, когда они сойдутся лицом к лицу в кристалле? Нет. Стоит ему обрисовать оставшимся жителям план действий, продемонстрировать накопленный объем энергии и знаний, а также сообщить об умении преодолеть кризис, как все до единого проголосуют за него и тем самым мгновенно передадут ему власть.
Так будет. Потому что так будет.
Когда в кабинет вошел Джон Сиблинг – тот, на ком все последние дни лежала ответственность за Уровни, – Дрейк даже не поднял головы. Так и сидел, рассматривая собственные ногти, – продолжал кидать в реку камешки…
– Зона двадцать два ноль нуждается…
Начальник спокойно поднял руку, перебив заместителя.
– Потом, Джон. Потом.
Тот умолк.
– Потому что нет ничего важнее того, что я тебе сейчас скажу.
Тишина.
– И что же это?
Сиблинг за его спиной максимально притих, даже, кажется, перестал дышать.
– Завтра мы идем на Сатаахе.
Тишина пропиталась удивлением, непониманием и чуть-чуть возбуждением.
– Правда?
– Правда.
– А на ком останутся Уровни?
– На ком-то. Пока точно не знаю – разберемся.
И тишина вдруг сделалась иной – с примесью надежды. Дрейк знал, о чем думал Сиблинг: о том, что, может быть, если им удастся восстановить нарушенное, можно будет после многих лет искусственного сна пробудить к жизни женщин – тех, которые когда-то последовали за своими мужчинами из мира родного в мир чужой, тогда еще не обустроенный, наспех скроенный. Тех, кто не совершил скорый Переход из-за непригодного для долгой жизни нового состояния и согласился, ожидая наступления лучших времен, лечь в беспробудный и безвременной сон.
– Вы полагаете, мы можем…
– Можем. И сделаем.
– Восстановить Сатаахе?
– Да.
– И тогда…
– Да, Джон. Тогда мы всех разбудим.
Они думали, что там, откуда они ушли, мир. Верили, что без них продолжается наладившаяся счастливая жизнь, но приход Карны – казалось бы, неприятное событие, а на самом деле событие из разряда счастливых совпадений – пролил свет на истинное положение вещей.
И почти вовремя. Не слишком поздно.
– Тогда мы сможем…
– Отправить всех назад. Да. Они снова будут жить.
