Она молчала.
Его напрягала эта ситуация – привычная, залитая утренним светом спальня, смятые простыни, сидящая поверх них женщина – его любимая, должно быть, женщина… Только с каждой секундой в последнее он верил все меньше.
– Таким образом, мы будем уверены, что ты не подменыш. А?
«Лайза» продолжала молчать, и выражение ее лица постепенно менялось. Как будто тот, кто сидел внутри «маски», уставал от попыток пойти с будущей жертвой на компромисс.
– Я не поеду.
– Я так и думал.
Она даже не предприняла попыток оправдаться необходимостью насущных дел, мол, «а кто будет ходить в магазин, если…» – поняла, что тщетно.
– Тогда, полагаю, если ты все еще хочешь притворяться настоящей Лайзой, отпустишь меня. Потому что я собираюсь уйти.
Одевался Мак нарочито неторопливо, но ежесекундно ожидал чего-то страшного – того, что эта обезьяна прыгнет на него с кровати, что ли, обхватит за шею, примется душить… Он и сам не знал, чего именно ждал, но собственные вздыбленные рецепторы ощущал, как вставшие вертикально на теле металлические антенны.
– И далеко ты собрался?
– Подальше отсюда.
Теперь из-за его спины ощущался откровенно чужеродный фон, а еще недовольство. Настолько осязаемое, что его вело – подрагивающие пальцы все никак не могли справиться с пуговицей.
Прощаться он не стал – незачем, – быстро натянул носки, застегнул пряжку пояса и пошел к двери. Но коснуться ручки не успел – вокруг что-то изменилось, воздух загудел и уплотнился, – по периметру комнаты, похожий на те, что он видел в Реакторе, встал защитный контур под напряжением.
– Сука.
Мак развернулся – ноздри его в гневе раздулись, на шее, не предвещая хорошего, забилась жилка.
– Не советую его касаться.
Тот, кто сидел на кровати, теперь не был Лайзой, – все еще ее внешность: темные волосы, светлая кожа и синие глаза. Вот только глаза безумные, пустые, нечеловеческие.
* * *
С утра она всегда заваривала ему чай – черный, крепкий. Знала, что не любит вчерашний. А сегодня поднялась в студию, чтобы заняться любимыми украшениями, оставив на столе стоять пустой заварник. И еще сахарницу.
Канн не стал ворчать. Почесал щеку, огляделся вокруг и потопал наверх. Уже издалека услышал тихий жужжащий звук.
Райна. И ее украшения. Неделимая пара.
И ладно, что без чая. Зато с любимой женщиной, а не с той, которая никогда не забывала бросить утром в кипяток пакетик, но которую не хотелось обнимать.
Райна сидела к нему спиной, чуть согнувшись. Волосы стянуты ремешком от лупы; лампа включена – держала в руке не то колечко, не то сережку, по которой проходилась ручной шлифовальной машинкой.
– Уже работаешь?
Подошел ближе, остановился. Наклонился почти к самым волосам, принялся наблюдать.
– Угу, увидела во сне новый дизайн.
С ней так случалось. Сон – четкая картинка, идеальная форма, – и рука посреди ночи тянулась к лежащему на тумбе блокноту. Он привык к звуку падающей на палас ручки и шуршанию бумаги.
Золотая изогнутая сережка застыла в пальцах, как влитая, – рука Райны не шевелилась. Обычно подрагивала, быстро уставала, и тогда Райна шипела себе под нос ругательства, над которыми Аарон смеялся, – уж больно безобидными они ему казались.
А тут не рука, а станок – ни миллиметра влево, ни миллиметра вправо.
– Ты уже кофе, что ли, выпила?
– Нет. С чего ты решил?
Она никогда не завтракала и не пила кофе без него.
– Потому что у тебя сегодня руки не дрожат.
Миниатюрный диск шлифовальной машинки отодвинулся от золотой стенки на несколько миллиметров и завис. Застыл на столе и круглый яркий блик от встроенной поверх лупы лампы.
– Точно. Не дрожат.
Канн усмехнулся.
– Вот и я говорю. Слышь, ты не знаешь, у нас есть еще сахар?
Райна чуть повернула голову – блик на столе переехал от центра к краю, заполз на стопку плоских алмазных дисков для огранки.
– Есть. Второй шкаф от холодильника слева. За пачкой лапши «Саньяни», припертый открытым пакетом риса. С красной прищепкой у горловины.
– Вот это память…
Канн помотал головой и направился к выходу из студии. Вприпрыжку, ощущая себя необычайно бодрым, сбежал по лестнице и только тогда вспомнил, что забыл в спальне телефон.
* * *
– Галстуки – это всегда так сложно.
– Ничего, ты же сам сказал, что это ненадолго. Поговоришь и вернешься.
Этим утром Халку позвонил клиент – со стороны, незапланированный. Кто-то опять попросил у Информаторов телефон, затребовал «лучшего специалиста», прилично заплатил. А теперь был готов раскошелиться опять, потому что совершенно случайно запамятовал код от собственного сейфа.
Надо же.
Шерин орудовала чрезвычайно ловко – пропустила один шелковый конец в заранее сплетенный узел – что-то придержала, подтянула, поправила.
– Ты как будто каждый день их завязываешь.
– На манекенах.
Точно. У нее же магазин одежды.
Женской.
Эта мысль вогнала Конрада в ступор.
Кудряшка тем временем пояснила.
– Женщины тоже иногда носят галстуки. Не такие, как мужчины, – тоньше, элегантнее. Мода.
И он с облегчением выпустил застрявший в легких воздух – тихо и медленно, чтобы она не услышала.
В этот момент в кармане завибрировал телефон – пришло сообщение.
Халк достал сотовый, нажал подушечкой большого пальца символ «Просмотреть» – Шерин как раз стряхивала с его пиджака несуществующие пылинки – скорее, знак заботы, нежели что-то иное.
«Они – подменыши. Уже. Ненастоящие. Не говорите им, что знаете».
Пятки Халка вдруг сделались тяжелыми, как гири, – налились свинцом ноги. Рука так и вытянута вперед и чуть вбок, чтобы не мешать стоящей рядом женщине возиться с пиджаком, а взгляд намертво приклеился к экрану сотового.
– Что там? От кого?
Она коснулась его запястья прежде, чем он успел как-либо среагировать. Развернула к себе телефон, прочитала.
Теперь они смотрели друг другу в глаза, и Халк незаметно, но максимально быстро собирал силу для удара – сейчас он проникнет к ней в башку и, если поймет, что это не Шерин, разорвет ей сознание в клочья. Чтобы определить личность, ему потребуется доля секунды… Сконцентрироваться, собраться, перевести фокус на собственное сознание, затем запустить болт в глаза напротив, проникнуть…
