– Есть один-единственный Портал. На северо-западе. Но далеко…
– Сколько до него?
Тишина. Пацан закашлял.
– Тридцать километров. Не дойдете…
– Транспорт есть? ЕСТЬ ТРАНСПОРТ, СПРАШИВАЮ?!
Я не увидела, почему, но она зачем-то пнула его еще раз – на этот раз по лицу.
«Так же и вырубить можно…»
Смотреть на это было страшно – это не фильм. И теперь я понимала, почему Ани оказалась единственной, способной пройти Войну.
И единственной, кто, может быть, сможет вывести нас отсюда.
– Есть две машины. Они,… если кто сбежит. Для нас – не для вас…
– Где стоят?
– Вы не пройдете мимо охраны…
Она приблизило свое лицо вплотную к его и произнесла зловещим тоном:
– Ты мне не пи№ди не по существу, понял? Я задаю вопрос – ты отвечаешь. Или я снова заткну твою пасть вонючим носком, а после начну отрезать палец за пальцем, сучок. Я умею, веришь?
Ани поверили все. Включая надзирателя.
И хорошо, что этого пока не происходило. Потому что это не кинотеатр, и потому что меня бы вырвало.
– На этом Уровне есть еще девчонки, которых привезли одновременно с нами? Где-то в соседнем боксе?
– Да, – хрип сдавшегося «недоволчонка».
– Где они находятся? Точные координаты. И еще мне понадобятся твои ключи, ствол, фонарь и карта…
* * *
Его привязали к стулу. Единственному стулу в этой комнате – тому, который Лайза однажды принесла сюда – Мак не помнил, зачем – и который она забыла вынести обратно.
А «бабакарна» крутилась напротив. Она оказалась не просто сильной – титанически сильной, к тому же с электрошокером в пальце, действие которого он испытал на себе.
– Давай, будь хорошим мальчиком, посмотри на меня…
А теперь она казалась ему Лайзой. Настоящей, манящей, игривой и очень привлекательной. Она пудрила ему мозги, и Аллертон вспоминал об этом только тогда, как специально резко дергал запястьями – тогда веревка впивалась в кожу, и боль будила сознание. Боль отрезвляла, снимала с глаз шоры, заставляла иллюзию тускнеть – перед ним не Лайза.
Перед ним другая женщина – абсолютно голая, плавно танцующая, трогающая себя за соски.
Член против воли шевелился – дурман в купе с картинкой заставлял тело испытывать возбуждение.
«Это не Лайза… Если член встанет…»
Мак старался не смотреть на танцующую – отводил глаза. Но стоило ему начать противиться, как голову окутывала новая порция дурмана, и взгляд утыкался в движущуюся перед глазами грудь. Против воли накатывала волна желания – будто чужого, не своего.
– Смотри, как я хороша, – вся твоя. Горячая, влажная, скользкая… И посмотри, как гладко выбрита…
Пальцы с ярко-красными ногтями скользнули вниз, развели в стороны складочки.
Чейзер сглотнул. Какая-то часть его – часть, поддавшаяся дурману, хотела ее, но другая ненавидела. И он незаметно дергал запястьями вновь и вновь – пенис опадал.
– Прекрати мне противиться, ты ведь хороший мальчик. А хочешь, я побуду плохой девочкой? Плохой, но очень сладкой? Хочешь?
Она разгадала его манипуляцию с запястьями, переместилась назад и зафиксировала веревкой его локти так, что он вообще больше не мог двинуть руками… Черт бы ее подрал, эту суку. Ему нужна боль – много боли. Иначе эта сволочь дождется своего стояка и сядет на него…
Пока Мак судорожно соображал, как избежать сценария изнасилования, в котором он, наконец, поддастся, потому что временно забудет, кто он такой и кто находится перед ним, эта сволочь опустилась на колени и взяла его член – все еще мягкий – в свой горячий рот. Начала совершать всасывательные движения, ласкать языком головку.
Он зарычал от бессилия.
Он был противен себе в этот момент – беспомощный, спутанный, неспособный противостоять накатывающим в мозгах чужим волнам сладострастия. Он не должен так – он мужчина, он – охотник, он…
Член оживал, потому что боли не было, потому что он забывал, что это не Лайза.
– Пошла… нах№й.
– М-м-м, а ты такой хороший. Вкусненький. Ну, давай, еще маленько, уже почти…
Аллертон взревел изнутри. Если все продолжится в таком темпе, то где-то далеко отсюда, в бездушном монстре-инкубаторе, вырастет его ребенок. Его. Ребенок. Будет ходить где-то там, никогда не узнает того, кто его отец, никогда не поймет даже, кто, как и зачем его по-настоящему родил…
Он… не должен. Он… должен… Боль.
И что-то вдруг включилось – некое понимание.
Сука продолжала сосать, удерживая в его мозгах иллюзию Лайзы.
Но Чейзер сосредоточился на другом: он Охотник. И он Жертва. Он Охотник и Жертва.
И он вдруг закольцевал на себя мысленную систему слежения. На полную мощность.
И тут же дернулся от пронзившей желудок боли. Затем, когда прострелило ухо, а после часть башки, скрипнул зубами.
Его пенис опал, как отключенный от сети насос.
«Карнасука» теперь дрючила его плоть безрезультатно. Мак сжимал зубы, чтобы не издать ни звука, когда ментальная система слежения десятки раз за секунду ставила его в «очередь» и тут же находила. Снова ставила и снова находила. Все его тело ломило от болевых спазмов.
Главное, чтобы не развалилось…
Стоящая перед ним на коленях женщина в какой-то момент устала от бесполезных попыток, выпустила тут же безвольно повисший между ног член из своего рта и со злым презрением выплюнула:
– Это что такое? Это что, я спрашиваю, вообще такое?!
Мак Аллертон радостно осклабился.
– Ты проиграла, тварь.
* * *
(Fabrizio Paterlini – Autumn Stories – Week#1)
Сатаахе
Сейчас ему все казалось неважным и будто отдалившимся на многие световые годы прочь. Переход, длившийся много часов, выход на «парковку», последовавшая сразу за этим встреча с Карной – Карной, которая желчно заявила о том, что он опоздал – «твои мальчики уже сдались. Я выиграла…» Он прошел мимо нее, не удостоив взглядом, потому что слова Карны – ложь, а ложь ему не важна, равно как и присутствие в кристалле правительницы. Которая вскоре станет бывшей.
Сатаахе износился. Не столь плотной сделалась материя перегородок, и за окнами отсутствовали пейзажи – теперь там клубилась неприятная тьма. Кристалл медленно умирал – он его восстановит.
В данный момент Дрейку Дамиен-Ферно была важна одна лишь комната – та самая, в которой он рос.
Здесь все еще сохранились остатки виртуальных обоев с перемещающимися по стенам кубиками – мамин выбор. Изображение сбоило, иногда замирало, распадалось на пиксели. Затем, будто кто-то заменял старую батарейку новой, все оживало вновь – переливалось, двигалось. И издыхало опять.
