— Сереня, ты со своими солдатами свободен. После бессонной ночи отдохнуть следует. Забирай бойцов и идите отдыхать. Только трубку далеко не убирай. Если что-то понадобится уточнить, я позвоню…
Мы вышли в коридор.
— Как получилось, что он убежал? — строго спросил я старшего сержанта Лысакова. — Я тебя для чего к нему приставил?
— Так получилось, товарищ старший лейтенант. Он таким смирным и покладистым казался. Просто овечка…
— Объявляю тебе по этому поводу устный выговор, — сказал я сердито. — Идите все отсыпаться…
Глава десятая
Спал я, держа трубку смартфона в руке. Но, как оказалось, напрасно. Майор Покрышкин так и не позвонил. Видимо, вопросов у него не возникло. Тем не менее через четыре часа я проснулся, не желая спать дольше, поскольку хорошо знал, что человек не может на несколько дней вперед напиться, как верблюд, и выспаться. Так уж у нас организм устроен.
Для выяснения ситуации я решил сходить к начальнику штаба. На душе, честно говоря, было скверно. Слишком гибель семьи имама Гаджимагомедова походила на убийство, к которому я ощущал свою причастность. В моем понимании это было случайной, но совсем ненужной жестокостью, избежать которой было трудно, если вообще возможно. Хотя, если посмотреть внимательно на ситуацию, то мы не знали, за какими окнами скрываются бандиты. И пошли я в дом солдат до того, как все окна были обстреляны, из любого окна можно было ждать встречной автоматной или, что еще хуже, пулеметной очереди. А то и гранатомет мог бы громыхнуть. Тогда уже дело обстояло бы сложнее. Потери среди солдат в спецназе ГРУ со времен первой чеченской войны считаются чрезвычайным обстоятельством. Такого практически не бывает.
Конечно, мы могли бы несколько дней наблюдать за происходящим, все выяснить, и только потом начинать боевые действия. Но кто даст гарантию, что в эти несколько дней бандиты не проведут очередную акцию, в которой пострадают мирные жители! И к тому же, когда исламистов атаковали уголовники, было просто грех не воспользоваться ситуацией и не вмешаться.
А потом, на дороге, тоже нельзя было оставить без внимания такую большую, сильную, хорошо вооруженную банду. Эта банда могла уже и без имама Гаджимагомедова провести собственную акцию. Хотя бы, пожелав отомстить за убитого имама. Тогда внутренняя война бандитов перенеслась бы в какой-нибудь город или крупный населенный пункт, и погибнуть в такой войне могли множество ни в чем не повинных людей.
Любая банда подлежит разоружению или уничтожению. Требовать от бандитов разоружения, когда они первыми открыли огонь, было бессмысленно. Оставалось только одно — уничтожить их, что и было сделано вполне профессионально и без потерь среди посторонних.
Все это я обдумывал по дороге к штабу, но не успокаивая собственную совесть и не подыскивая себе оправдательные доводы, которые можно было предъявить командованию. Я просто хотел разобраться в правомерности своих действий, хотел сам понять и осмыслить собственную вину, которой официально вроде бы и не было, но которая мешала мне чувствовать себя так же уверенно, как я чувствовал себя до этой операции.
— Покрышкин у себя? — спросил я дежурного по штабу, сидящего за стойкой перед монитором и, как обычно, гоняющего шарики в компьютерной игре «Линии», то есть убивая время обычным для всех дежурных способом.
— У себя. Тебя сегодня еще не искал… — недовольно буркнул дежурный, отрывая взгляд от монитора.
Сразу за стойкой дежурного я свернул в коридор направо. И через несколько шагов постучал в дверь кабинета начальника штаба. Разрешение войти прозвучало только после повторного стука. Я вошел, майор убирал в чехол трубку мобильного телефона. Выглядел радостно, улыбался широко.
— Жена звонила. Внучка у меня родилась! — радостно сообщил майор, оправдывая свое замешательство. — Как у имама Гаджимагомедова. У того старшая замужняя дочь позавчера родила имаму внука. А мне моя внучку подарила…
— Поздравляю, товарищ майор. А где у имама дочь? — спросил я, не понимая такого сравнения и пытаясь выяснить, имеет ли оно отношение к гибели всей остальной семьи Гаджимагомедова.
— Живет в Азербайджане. Но рожала в Турции. В специальной клинике. Роды обещали быть трудными, и муж ее туда отправил.
Мне, признаться, несмотря на радостное состояние начальника штаба, стало как-то не по себе от такого сообщения. Только-только молодая женщина родила и почти сразу же стала сиротой. Было в этом что-то неприятное, что подтверждало мою вину. Хорошо, что у меня и дочь, и сын еще малолетние, и внуков мне еще ждать долго. Иначе возникла бы еще одна аналогия. А там и до депрессивного состояния недалеко. В результате, насколько мне известно, развивается биполярное психическое состояние, которое еще никого не доводило до добра. Пока же мне грозило только одно депрессивное состояние. Когда одно — это легче. И с моей устойчивой психикой выдержать депрессию я в состоянии.
В разных обстоятельствах это уже происходило, но всегда я усилием воли брал себя в руки и внешне легко возвращался к нормальной жизни. Правда, никогда вопрос не стоял о жизни и смерти посторонних людей, тем более детей и женщины. Думать об этом тяжело, а не думать невозможно. Значит, следует искать аргументы, способные меня успокоить и вернуть в нормальное боевое состояние. И я вдруг понял, что именно за этими аргументами я и пришел к начальнику штаба. Пришел спросить о новостях. Какие это могут быть новости, майор Покрышкин понимает не хуже меня.
Сам он выглядел довольным. У него праздник. Но для меня этот праздник стал лишним напоминанием о том, что произошло минувшей ночью. Ведь еще и суток не прошло с момента обстрела из гранатомета дома имама Гаджимагомедова.
— Что нос повесил? — заметил мое состояние майор Покрышкин.
— Не вижу причин его задирать, — просто ответил я.
— Ах да, ты же еще не в курсе…
— Не в курсе чего?
— Того, что должно было произойти завтра. Что у нас завтра?
— Завтра — суббота, — ответил я.
— Вот-вот. Именно — суббота. А что такое для евреев суббота? Знаешь?
— То же самое, что для православных — воскресенье, а для мусульман — пятница. Хорошо быть экуменистом, три дня подряд праздновать.
— А разве экуменизм касается евреев и мусульман? — спросил майор. — С училища помню занятия по научному атеизму. Тогда нам говорили, что экуменизм — это общение всех христианских течений. Только общение.
— Вас, товарищ майор, учили по старым советским программам. А нас уже по новым российским, более продвинутым в соответствии со временем. Так, нас уже учили, товарищ майор, что экуменизм имеет три значения. Первое, про которое вы говорите, второе — это слияние всех христианских вероучений в единое, а третье — слияние вообще всех религий мира в единую, которая называется, если мне память не изменяет, синкретизм. И в последние годы экуменизм рассматривается как раз в последнем варианте. Вот только я расстраиваюсь, что не знаю, когда священный день у буддистов, а то бы вдруг четыре дня подряд праздники были…
