Мы двинулись по длинному коридору, спустились по лестнице, вышли во двор. Там, рядом с автозаком, задняя дверца которого была уже открыта, стоял еще один вертухай.
Эти ребята придержали меня под локти на ступеньках откидной лестницы, поскольку будка автозака располагалась высоко, и проводили за решетку, которую тут же заперли. Все как обычно. Но дверцу они закрыли не сразу, сначала пошептались между собой на своем языке.
Я, разумеется, ничего из их разговора не разобрал, зато увидел, что спецназовцы ФСБ садились в бронеавтомобиль «Тигр». Ворота СИЗО открылись, чтобы выпустить и их, и нас.
Вообще-то на тренировочных занятиях я много раз выполнял этот достаточно простой фокус, показывал солдатам, как это делается, объяснял технику и очередность движений. По большому счету это вовсе и не фокус, а только демонстрация возможностей человеческого тренированного тела.
Мои же бойцы защелкивали наручники за моей спиной. Пару раз они вместо браслетов использовали веревки, которые держат руки куда более жестко и ближе одна к другой. Этот факт доставлял мне дополнительные неудобства, но я все равно умудрялся пропустить руки снизу под ногами, в результате чего они оказывались спереди.
Но в этот раз вертухай, который ехал со мной в арестантской будке, почему-то совершенно не хотел спать. Надо же! Оказывается, бывает и такое.
При бодрствующем охраннике выполнить задачу по переводу рук с браслетами вперед было невозможно. Я не смог бы и вытащить скрепку из канта на берце. Выполнение всех этих номеров было чревато получением пули при попытке к бегству. Я добился бы того, о чем мечтал мой следователь.
Мне пришлось ждать подходящего момента, но он почему-то все никак не подворачивался. Моя удача улыбалась всяким посторонним людям и гуляла по противоположной стороне улицы. Меня она так и не навестила.
Вскоре машина остановилась, как я догадался, перед воротами махачкалинского управления ФСБ, и раздался сигнал. Но издал его бронеавтомобиль «Тигр», серьезно так прогудел, намного солиднее автозака. Ворота там, насколько я помнил, открывались автоматически. Створка сдвинулась вбок, и мы поехали дальше.
Автозак остановился, и нам пришлось дождаться, когда вертухай, который ехал вместе с водителем, откроет заднюю дверцу. Изнутри сделать этого нельзя. Надзиратель, находящийся в будке, иной раз попадал в руки тех арестантов, которых перевозил автозак.
Такое происходило, когда узники начинали бунтовать, каким-то образом освобождались от наручников и умудрялись открыть внутреннюю решетку. Подобные случаи бывали уже не раз, как я слышал. Мало ли на свете специалистов. Не только я один такой способный и обученный.
Хотя куда чаще арестанты просто крыли вертухая самыми последними словами. Так поступали люди бывалые, которым нечего терять. Как правило, они уже знали свой срок и не опасались его. Но свободу эти люди тоже любили и выражали стремление к ней таким вот несколько странным образом. Уголовники отрывались на вертухае, проверяя состоятельность его нервной системы.
Надзиратели из СИЗО были допущены только в первое помещение здания ФСБ. В коротком, но широком предбаннике за входной дверью стояли те же трое рослых спецназовцев, которые приехали за мной на «Тигре». Они взяли у вертухаев ключ от наручников, словно своего не имели, показали им на жесткую скамью у стены, а меня провели за следующую дверь.
Когда я в недавние времена попадал в это здание с главного входа, мне приходилось пользоваться лифтом. Там ведь семь этажей. Но то крыло, в которое мы вошли, было трехэтажным, и особой нужды в лифте здесь не имелось.
По пологой лестнице мы взошли на второй этаж.
Старший группы спецназовцев, идущий впереди, остановился, стволом своего оружия показал мне направление и даже подсказал:
— Сюда, направо, третья дверь с левой стороны.
Дальше все было стандартным:
— Лицом к стене, ноги шире плеч!
Парни сняли с меня наручники. Старший группы постучал в дверь и вошел после приглашения.
Двое других на меня вроде бы и не смотрели, но я чувствовал их напряжение. Они были профессионалы, поэтому знали, что побег легче совершить именно тогда, когда от тебя этого не ожидают.
Вертухаи в СИЗО всегда держались настороже, постоянно ждали от меня попытки побега. Спецназовцы ФСБ должны были бы чувствовать себя куда более уверенно, не ждать от меня никаких неприятностей. Побег из здания ФСБ вообще был бы верхом наглости. Именно поэтому профессионал вполне мог бы попробовать сбежать отсюда. Исходя из этих соображений, я по достоинству оценил настороженность двух спецназовцев.
Кроме того, мне хотелось узнать, что потребовалось от меня следователю ФСБ. Я знал, что практически все эти люди не здешние. Они точно так же, как и я, отправлены на Северный Кавказ на полгода и никак не завязаны с местной правоохранительной мафией. Поэтому на них можно было положиться. Я ждал от поездки в ФСБ каких-то более-менее приятных новостей, поэтому ничего предпринимать не планировал. Разве что после визита к следователю.
Но одно я решил твердо. В СИЗО мне больше возвращаться нельзя. Во-первых, я чувствовал, что обстановка вокруг меня там сильно нагнетается. Все идет по нарастающей. Работает принцип снежной лавины. Она тоже сначала напоминает ручеек, сбегающий по гладкому склону, а потом превращается в силу, противостоять которой не может никто и ничто. Я не был уверен, что смогу дожить до вечера следующего дня.
Во-вторых, я оставил на оконной раме свои отпечатки пальцев, когда вешал тело Исрафила, и не стал их стирать, будучи уверен в том, что убегу до того, как кто-то надумает снять пальчики. Но унести ноги мне помешали обстоятельства, которых я не просчитал, и теперь признавал свою ошибку.
Они же, те самые обстоятельства, помешали мне стереть отпечатки позже. Но я о них помнил и твердо знал, что обратной дороги в СИЗО мне нет. Я не хотел, чтобы меня судили еще и за это убийство.
А ведь так оно и будет, если следователь догадается поискать отпечатки пальцев. Они являются только косвенными уликами. Но подполковник приплюсует к ним разрывы связок на правой руке покойничка, его сломанную челюсть. Он предъявит мне обвинение, как это у них называется, по совокупности.
Не исключено, что и расписной вдруг заявит, будто видел ночью, как я сворачивал шею Бобу. В данном конкретном случае может хватить и такого доказательства.
Как поведет себя при этом Копра, я не мог предположить, потому что мало знал его. Но следователь мог заключить с ним какую-то сделку, если Стас скажет то, что подполковнику нужно. Но даже если он побожится, что спал, ничего не видел и не слышал, то обвинение и это сможет повернуть в свою пользу.
Оно припишет мне три убийства. Это гарантированное пожизненное заключение. Из тех камер, которые выделяются таким персонажам, одна дорога — на кладбище. Побег оттуда чрезвычайно сложен. Мне доводилось слышать, что он невозможен даже теоретически.
