Но уже в 1908 г. Роза Люксембург в работе «Накопление капитала» отмечала, что это условие не просто противоречит действительности, оно неприемлемо для самой модели Маркса и ведет к ложным заключениям. Цикл расширенного воспроизводства не может быть замкнут только благодаря труду занятых в нем рабочих, за счет их прибавочной стоимости – необходимы покупатели вне зоны капитализма. Очевидно, что работники, занятые в метрополии капитализма, могут купить только такую массу товаров, которая по стоимости равна стоимости их рабочей силы. А товары, в которых овеществлена прибавочная стоимость, должен купить кто‑то другой. Для метрополии необходимо непрерывное привлечение ресурсов извне капиталистической системы (из деревни, из колоний, из «третьего мира»). Дело не ограничивается «первоначальным накоплением», оно должно идти постоянно – сделанное Марксом предположение, что капитализм охватит весь мир, невыполнимо.
Анклавы капитализма, создаваемые с помощью капитала метрополии в периферийных обществах, качественно отличны от капитализма в ядре системы. Это – очаги дополняющей экономики, не интегрированные в народное хозяйство периферии и неспособные существовать в рамках капитализма на периферии при разрыве связей с метрополией. Опыт России начала ХХ века это показал с достаточной очевидностью. Тот капитализм, который развивался в России, загнал народное хозяйство в историческую ловушку – даже при весьма впечатляющих показателях своего развития (концентрация капитала, темпы роста, строительство железных дорог и т. п.).
Создавая на периферии анклавы современного производства, господствующий извне капитализм метрополии обязательно производил «демодернизацию» и даже архаизацию остальной части производственной системы. Россия в конце XIX и начале ХХ века была именно страной периферийного капитализма. А внутри нее крестьянство было как бы «внутренней колонией» – периферийной сферой собственных капиталистических укладов. Его необходимо было удержать в натуральном хозяйстве, чтобы оно, «самообеспечиваясь» при очень низком уровне потребления, добывало зерно и деньги, на которые можно было бы финансировать, например, строительство необходимых для капитализма железных дорог. Крестьяне были для капитализма той «природой», силы которой ничего не стоят для капиталиста.
Из приведенных в «Империализме…» данных об изъятии центром капитализма ресурсов периферии вытекает вывод о том, что рабочий класс промышленно развитых стран Запада не является революционным классом (строго говоря, не является и пролетариатом). Значит, присущее марксизму убеждение, что лишь мировая пролетарская революция может освободить народы от капиталистической эксплуатации, ошибочно. Этот вывод был важным доводом для ленинской теории революции, а затем и для советского проекта.
В «Империализме…» на данных западных экономистов показан масштаб перемещения основной массы физического труда, в том числе промышленного, из Западной Европы «на плечи темнокожего человечества», а также вовлечения всего рабочего класса Запада в эксплуатацию периферии. Так, известный английский экономист Дж. А. Гобсон пишет: «Господствующее государство использует свои провинции, колонии и зависимые страны для обогащения своего правящего класса и для подкупа своих низших классов, чтобы они оставались спокойными» [15, с. 400].
В.И. Ленин приводит красноречивые рассуждения идеологов империализма (например, С. Родса) о том, что разрешение социальных проблем в самой метрополии было едва ли не важнейшей целью эксплуатации зависимых стран («Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами»). Эту проблему Запад успешно решил – его «низшие классы» оказались подкупленными в достаточной мере, чтобы оставаться спокойными, что подтверждается цитатами из текстов как буржуазных экономистов, так и западных социал‑демократов.
Пожалуй, самой сильной иллюстрацией к этой теме служат приведенные В.И. Лениным высказывания Энгельса. Так, 7 октября 1858 г. (!) он писал Марксу: «Английский пролетариат фактически все более и более обуржуазивается, так что эта самая буржуазная из всех наций хочет, по‑видимому, довести дело, в конце концов, до того, чтобы иметь буржуазную аристократию и буржуазный пролетариат рядом с буржуазией. Разумеется, со стороны такой нации, которая эксплуатирует весь мир, это до известной степени правомерно» [15, с. 405].
И это представление Энгельса, сложившееся к 1858 году, было устойчиво. 12 сентября 1882 года он пишет Каутскому, что «рабочие преспокойно пользуются вместе с ними [буржуазией] колониальной монополией Англии и ее монополией на всемирном рынке».
Из этого прямо следовало, что уповать на пролетарскую революцию в метрополии капитализма не приходилось, а революция в странах периферийного капитализма, к которым относилась и Россия, неизбежно приобретала не только антикапиталистический, но и национально‑освободительный характер.
Ленин, полемизируя с Каутским, высказал тезис, актуальный и сегодня: в ходе развития институты свободного рынка уступили место монополистическому финансово‑промышленному капиталу. Исходя из этого же методологического принципа, М. Вебер, обсуждая программу кадетов, имевшую целью построение в России либерального капитализма, сказал: «Уже поздно!» Капитализм изменился, и он не может допустить появления на его периферии системы, которая воспроизводила бы ранние формы капитализма метрополии. Новые, зрелые формы (монополистический капитализм) неминуемо сожрали бы зародыши ранних, «юных» форм буржуазного общества.
Именно поэтому революция в России была отрицанием капитализма. Английские рабочие эксплуатировали Индию, а русские рабочие и вся их деревенская родня были сами объектом эксплуатации со стороны западного капитала. И без революции вырваться из этого тупика оказалось невозможно – до революции были испробованы все щадящие проекты.
А. Грамши в статье 5 января 1918 г., которая называлась «Революция против “Капитала”», пишет об Октябрьской революции: «Это революция против “Капитала” Карла Маркса. “Капитал” Маркса был в России книгой скорее для буржуазии, чем для пролетариата. Он неопровержимо доказывал фатальную необходимость формирования в России буржуазии, наступления эры капитализма и утверждения цивилизации западного типа… Но факты пересилили идеологию. Факты вызвали взрыв, который разнес на куски те схемы, согласно которым история России должна была следовать канонам исторического материализма. Большевики отвергли Маркса. Они доказали делом, своими завоеваниями, что каноны исторического материализма не такие железные, как могло казаться и казалось» [17].
Ленинская теория революции получила развитие на опыте подобных революций в других крестьянских странах. Ортодоксальные марксисты (Аксельрод, Засулич, Плеханов) посчитали, что в Феврале главная задача русской революции, поставленная Марксом и Энгельсом, выполнена. А с реакционной советской революцией надо бороться. Эта часть марксистов стала антиленинцами и заняла антисоветскую позицию.
10. Дискуссия о самоопределении в революции среди марксистов
Модель, созданная русскими марксистами с активной помощью Маркса и Энгельса для понимания России, была логична: Россия должна пройти тот же путь, что и Запад, – буржуазную революцию, развитие капитализма, разделение народа на классы, борьба которых приведет к пролетарской революции в момент, когда капитализм исчерпает свой потенциал и станет тормозить прогресс производительных сил. Так же поначалу считал и Ленин, мысливший в рамках политэкономии капитализма. Однако эта модель была неадекватна в принципе – не в мелочах, а в самой своей сути.
