Народностям и народам России были предоставлены территория и политическая (государственная) форма. Были официально закреплены имена этносов и зарегистрирована этническая (национальная) принадлежность граждан. Были созданы общественные и государственные институты, конституирующие определенную систему советской этнической «реальности».
Работа была очень сложной. Уже привязка народностей к территориям представляла собой задачу, которая не имела удовлетворительного для всех сторон решения (красноречивый пример – Нагорный Карабах). Исторически расселение племен и народов шло на территории исторической России вперемешку. Однородность, достигнутая в Западной Европе, возникла лишь в процессе «сплавления» народов и этносов в нации («Европа – кладбище народов»). Поскольку в России такого сплавления не производилось, мест с «чистым» в этническом отношении населением было очень немного.
В России была сильна историческая инерция типа межэтнического общежития, который был принят еще со времен Киевской Руси. Евразийцы называли его «симфония народов». Это значит – не должно было быть ни этнического плавильного котла (как в США), ни ассимиляции главным народом (как в Германии и Франции), ни апартеида, как в колониях.
Кстати, те русские патриоты, которые не принимают устройства Советского Союза, никогда не говорят, какая из этих реально известных альтернатив им по душе. Похоже, им ближе альтернатива этнического тигля, хотя гласно этого никто не признает.
Многие философы, и российские, и западные, отмечают тот факт, что именно в программах большевиков сильнее всего проявилась преемственность с траекторией российской истории. Ничего не поделаешь!
Утверждения о неизбежности подавления этничности малых народов отражают историю формирования именно западных наций. Когда германский канцлер Бисмарк заявил, что единство наций достигается только «железом и кровью», Тютчев написал известные строки:
«Единство, – возвестил оракул наших дней, —
Быть может спаяно железом лишь и кровью…»
Но мы попробуем спаять его любовью, —
А там увидим, что прочней…
Ленин, говоря о типе государственности России после победы революции, имел в виду примерно то же самое, что и Тютчев (только вместо «любви» у него была солидарность трудящихся). Он писал в 1916 году: «Мы в своей гражданской войне против буржуазии будем соединять и сливать народы не силой рубля, не силой дубья, не насилием, а добровольным согласием, солидарностью трудящихся» [81].
Это – общий фон. А первое конкретное условие, которое предопределило принятие советской властью доктрины федерализма, – укорененность этой идеи в общественном сознании. Эти доктрины развивались в России уже в первой трети ХIХ века. В федерализме стала вызревать идея России как федерации народов. В статье об истории этого процесса Н. Алексеев пишет: «С развитием революционного движения в России во второй четверти ХIХ – первом пятилетии ХХ в. принцип национального самоопределения начинает преобладать над принципом областничества. Русская революционная интеллигенция разных группировок начинает пробуждать и поддерживать децентрализационные силы русской истории, дремавшие в глубоких, замиренных империей настроениях различных вошедших в Россию народностей» [59].
С полной определенностью принцип национального самоопределения был декларирован в программе партии «Народная воля». В начале ХХ века возникают национальные революционные движения и партии с сепаратистскими установками (например, армянская партия Дашнакцутюн). Важнейший для нашей темы исторический факт состоит в том, что эти настроения господствовали во всем революционном движении России. Это значит, что возможности учредить в ходе Гражданской войны унитарное государство, разделенное на безнациональные административные единицы, не существовало.
Это и заставило Ленина изменить первоначальные намерения. Ведь накануне Февральской революции он был противником федерализации. Большевики в принципе были за сильное, крупное, централизованное государство, так что самоопределение рассматривалось Лениным как нецелесообразное право. Он выступал за трансформацию Российской империи в русскую демократическую республику – унитарную и централистскую. Это видно и из его труда «Государство и революция», и из его конспектов, в которых он делал выписки при изучении федерализма [60]. Ленин первым оценил изменение обстановки в ходе Гражданской войны, другие члены руководства (например, Дзержинский и Сталин) продолжали придерживаться идеи унитарного государства, и их поддерживало руководство большинства советских республик. Потому Сталин и выдвинул план автономизации, предлагавший объединение всех республик в составе РСФСР на правах автономий. Однако в ходе обсуждения они согласились с доводами Ленина.
Среди тех организованных политических сил в России в момент революции большевики были как раз менее федералистами, чем другие (если не считать черносотенцев и анархистов, которые верили в утопию свободы без государства).
Ленин считал федерацию вынужденным временным состоянием, о чем говорил в работах 1914 года, а в 1920 году писал в Тезисах ко II конгрессу Коминтерна: «Федерация является переходной формой к полному единству трудящихся… Необходимо стремиться к более и более тесному федеративному союзу» [81].
Реальная политическая альтернатива большевикам, ставшая и движущей силой Белого движения, – либерально-буржуазная – была принципиально антиимперской (декларации белого офицерства не в счет). С.Н. Булгаков писал, что моделью государственности для России не мог быть «деспотический автаркизм татарско-турецкого типа, возведенный в этот ранг Византией и раболепствующей официальной церковью; ею должна была стать федеративная демократическая республика» [82]. Здесь – полное отрицание «самодержавного централизма».
На 3-м съезде Советов (январь 1918 г.) Ленин сказал: «Мы действовали без дипломатов, без старых способов, применяемых империалистами, но величайший результат налицо – победа революции и соединение с нами победивших в одну могучую революционную федерацию. Мы властвуем, не разделяя, по жестокому закону Древнего Рима, а соединяя всех трудящихся неразрывными цепями живых интересов, классового сознания. И наш союз, наше новое государство прочнее, чем насильническая власть, объединенная ложью и железом в нужные для империалистов искусственные государственные образования… Совершенно добровольно, без лжи и железа, будет расти эта федерация, и она несокрушима» [84].
Либералы Керенского, пытаясь собирать разваленную ими же Российскую империю по шаблонам западных федераций, принципиально не могли построить никакой государственности. Федерация не либерально-демократическая, а советская, была не просто возможна, она стала свершившимся фактом – именно потому, что накладывалась на единую систему национальной и социальной политики развития и соединения народов – при сохранении их этнического лица. По мере укрепления СССР и всех союзных институтов (партии и идеологии, культуры и науки, школы, армии и правоохранительных органов, хозяйства и образа жизни) набирал силу и процесс объединения народов в большой советский народ.
