— Я их, к сожалению, в глаза не видел, но попробую. Мне нужно несколько минут сосредоточиться.
Денис закрыл глаза. Головная боль, будто оказавшись теперь в замкнутом пространстве, не имея возможности выливаться в полумрак комнаты, отступила ото лба и вошла в мозжечок и разлилась там свинцовым обручем. Он тихо застонал…
Бесформенные, безобразные обрывки незнакомых видений, закружившись перед ним, врывались внутрь черепа; он их просеивал, пытаясь найти хоть что то отдаленно напоминающее предмет поиска. То выплывали из глубины, то исчезали в дымке ненужные детали пространства, где он был и где не был, события, в которых не участвовал, отдельные слова, фразы и целые философские теории мгновенно проносились сквозь вибрирующие, усталые клетки его мозга. Ценой усиления боли, будто тисками сдавливающей череп, ему удалось, наконец, выйти в ту область информативного потока, который давал надежду на успех…
…Стеклянный стакан с очень тонкими стенками, наполовину наполненный водой, весь просвеченный вечерним солнцем, как бы вывернувшись наизнанку и моментально потемнев, стал огромным лесным муравейником с бесчисленным множеством ямок входов, облепленных вечно торопящимися муравьями. На желтой, прошлогодней хвое, около беспорядочно набросанных кучкой личинок жуков короедов, валяется кукла без рук и ног. Половина искусственных голубых волос уже растащена муравьями строителями для своих нужд. На резиновом тельце явственно видны следы собачьих, а может быть, и лисьих клыков. Потом, медленно переворачиваясь, появилась поломанная штыковая лопата, вяло тюкающая застывший бетон. Он нехотя отскакивает серыми кусочками и выпадает с ржавого поддона на горящую газетную бумагу. В ярчайшем солнце тихо струится лесная речушка. Мутная, глинистая вода медленно огибает полузатонувшие коряги — обломки небольшого моста из березовых бревен, с которых даже не сняли бересту. Обломки эти хаотично громоздятся между все еще мощными мостовыми опорами, поросшими густым, ядовито зеленым мхом. Чуть в отдалении на поляне видны остатки деревянных ворот и руины покосившейся караульной вышки. Вправо и влево от нее тянутся ряды основательно врытых в зыбкую, заболоченную почву столбов, с натянутой между ними колючей проволокой…
Денис очнулся от нескольких сильных шлепков тяжелой ладони по его щеке. С трудом открыл затуманенные глаза:
— Я могу сказать несколько слов… Эти бумаги, взятые из Центрального архива, представляют собой документы, касающиеся строительства в глубоком тылу немецкой группы армий «Центр» складов для боевых отравляющих веществ и резервных площадок для размещения стартовых комплектов оружия возмездия — реактивного снаряда «Фау 1» и ракеты «Фау 2». Здесь же производились их пробные пуски. Это оружие должно было быть использовано в том случае, если Красной армии удалось бы, сохранив достаточную боеспособность, закрепиться на линии обороны на западных склонах Уральского хребта.
Строительство начато летом сорок второго года, велось ускоренными темпами, но приостановлено весной сорок третьего, в связи с нехваткой средств. Все силы тогда были отданы на нужды вермахта, ведущего оборонительные бои и готовящегося к крупному контрнаступлению по линии Белгород Курск Орел. Работы велись в строжайшем секрете, в районе, полностью очищенном от местного населения и партизанских групп с помощью частей вермахта и СС. О проведении работ под кодовым наименованием «Фергельтунг» знали только семь высших руководителей нацистской партии и руководство особого отряда СС, набранного из дивизий «Адольф Гитлер», «Викинг» и «Мертвая голова». Строили советские военнопленные, состав их постоянно обновлялся. Документы, взятые из Центрального архива, — это несколько приказов начальника полиции безопасности и СД Белоруссии Эрлингерпа, штандартенфюрера СС. Приказы координировали действия «эйнзатц групп» в районе секретного строительства. В этих же документах есть телеграммы железнодорожной дирекции Минска относительно движения литерных поездов со строительными материалами и конструкциями по работам «Фергельтунг». Помимо этого в бумагах есть подробная сводка расходов в рейсмарках на питание военнопленных за январь сорок третьего года и схематичный план основных сооружений. А также расположение минных полей, проволочных заграждений и других инженерных противопехотных сооружений. И еще: подробный план систем заградительного огня, расположение зенитных батарей и бараков военнопленных. Объект расположен примерно посредине между Ковелем и Луцком на берегу реки Стоход. Ближайший населенный пункт деревня Рожище. Все.
— Ух, вот это да а а… А ты что…
— Заткнись, Лузга! — Ягов шмякнул об пол какой то рекламный журнал, который вертел в руках, пока слушал Алешина, поднялся и начал молча ходить из угла в угол, о чем то размышляя. Затем ушел в соседнюю комнату и, связавшись по радиотелефону с Гореловым, потребовал, чтобы тот перечислил и примерно охарактеризовал архивные документы, данные ему для анализа. Молча, изредка прерывая тишину резким «Да» или «Нет», выслушал ответ аналитика. Затем еще некоторое время постоял у затянутого сеткой окна, задумчиво глядя на широкий Калининский проспект, на красные сигнальные огоньки на шатре МИДа и вернулся в комнату, где на пустых деревянных ящиках сидел, обхватив голову разбитыми руками, допрашиваемый.
Рядом с ним, заметно скучая без дела, поигрывая резиновой палкой, возвышался бугай Лузга, чуть дальше, возле сейфа, ковырялся спичкой в зубах начальник охраны.
— Могилов, ты почему копаешься во рту? — вдруг спросил Ягов.
— Так это, застревает мясцо…
— Что, денег нет зубы нормально сделать?
— Я, Василий Ефремович, совершенно не выношу ихних сверлилок. С детства.
— Адрес тебе дам, где без боли все сделают.
Ягов провел ладонью по редким волосам на висках, опять сел на стул перед Алешиным, долго затягивая воздух чихнул и высморкался в огромный клетчатый платок:
— О о… Пылищи то, пылищи… Ну вот что скажу, уважаемый. Болтанул ты складно, даже, не желая того, мне здорово помог, но я тебе не верю. Совсем не верю… И поэтому вопрос о твоей жизни или смерти оставляю открытым. Буду откровенным, мне нужен такой человек, как ты. «Мыслечитатель», шпагоглотатель и все такое прочее. Но я должен быть уверен на все сто процентов, что все, что до этого дня произошло, — результат твоей неординарности, а не деятельности органов. Или, скажем, моих врагов. Да… Единственный для тебя выход — еще раз основательно подтвердить свои способности, тем самым доказав, что ты в одиночку смог выйти на меня, на всю нашу контору и получить сведения, представляющие наши внутренние, очень важные секреты. Кроме того, моя служба безопасности, или контрразведка, как я ее называю, будет копать под тебя очень интенсивно, и я уверен, если что то было, они найдут. И тогда прости прощай. Ну а пока посидишь в одном крайне укромном местечке в Подмосковье. Итак, короткое резюме. Если ты чист, работаешь на меня, потому что отпустить тебя я уже не могу, за два часа ты успел узнать слишком много. Если ты мент — погибаешь лютой смертью, опять же потому, что очень много знаешь и, обладая такими способностями, представляешь опасность большую, чем весь сыскной аппарат МВД и КГБ, вместе взятые… Все! Могилов, отправляй его в Снегири, а сам готовься, поедем смотреть твоих архаровцев.
