Без аппетита все вместе позавтракали. Двое потащили Стрема к железной дороге, а остальные разбрелись по территории «Логова» поглазеть на окружающие развалины. Основной задачей было найти надежное место для временного хранения военной электроники…
Денис отогнал наплывшие воспоминания. За окном, уже давно не прекращаясь, моросил дождь. Было слышно, как капли монотонно бьют по карнизу балкона. Ягов все еще разговаривал по телефону:
— Ну хорошо, хорошо, не горячись, я тебя не обвиняю, но учти, деньги за «железо» уже получены и мне не хотелось бы подводить хороших людей, так что товары из Байхожи должны выехать уже на этой неделе… Вот черт, опять подключились!
Ягов повертел в руках загудевшую трубку и положил ее на стол. Денис, заметно похудевший после недельной поездки по железной дороге и сидения в лесу, потер ладонью влажный лоб:
— А вы не боитесь, что вас подслушают?
— Кто, гэбисты? Это просто невозможно. А, да ты, наверное, удивляешься тому, как я свободно разговариваю по городскому телефону?
— Да.
— Ну, так это очень просто. В соседней комнате стоит небольшой такой коммутатор, и в числе прочих причиндалов там есть микросхема, которая анализирует емкость соединяющей нас при разговоре системы. И как только эта емкость увеличивается, грубо говоря, кто то подключается на прослушивание, эта микросхемка мигает лампочкой и выключает мой разговор. Все! — Довольно улыбнувшись, Ягов развалился в кресле.
— Ну, ведь это может быть подозрительно, что каждый раз, как они подключаются, вы заканчиваете разговор, — по инерции продолжил Денис возникшую тему.
— Согласен. Но при необходимости я просто выключаю предохранительный блок, и тогда гэбисты могут свободно слушать, как я, например, беседую со своей секретаршей Лидой или обсуждаю с женой, кого бы пригласить на Новый год в гости. А что касается гэбистов, так их магнитола, при срабатывании предохранителя, записывает лишь длинные гудки, будто я и не разговаривал вовсе.
— Да, ловко придумано, — согласился Алешин.
Ягов кивнул:
— А, ты думаешь, зря я Горелова держу и денег плачу почти столько же, сколько себе беру? А целая кодла из могиловской контрразведки, а Обертфельд?
Вошла Вера, перед собой она везла стеклянный столик на колесиках. Девушка быстро убрала остатки легкого ужина и поставила на стол блюдо с виноградом, грушами и персиками.
— Василий Ефремович, от отца ничего не было, никаких весточек?
— Нет, Верочка, не было. Да ты не волнуйся, канадцы не звери, чтоб его живьем съесть, небось, что то да останется! — взглянул на нее исподлобья шеф.
— Вам бы все шутки шутить, а у меня нехорошие предчувствия… Из за вашей подозрительности я целую неделю просидела взаперти, отца в командировку не смогла проводить. Из за вас все.
Когда девушка закрыла за собой дверь, Ягов вполголоса сказал:
— Бедняжка пока еще не знает, что отец смылся в Канаду и бросил ее одну. Хотя… Ты это и так знаешь. Ну да ладно. Так на чем же мы остановились… Да, о чем думали мои оболтусы во время поездки в Маневичи?
— Право, мне совсем неудобно рассказывать, Василий Ефремович…
— Э, тебе плохо платят, Денис? Или чего то не хватает, раз ты набиваешь себе цену таким пошлым образом? — покачал головой Ягов и, прищурившись, впился глазами в сидящего напротив Алешина. Тот потупился:
— Это не так, но раз вы спросили, что мне нужно… У меня есть друг, Миша Петренко, он вернулся из Афгана без обеих ног.
Он умный, активный парень, но вынужден сидеть дома. Ему очень нужна машина с ручным управлением, тогда он сможет полноценно жить. Я знаю, вам это раз плюнуть, помогите мне, в счет будущей работы.
— А что, Советское государство уже не может обеспечить своих героев? У афганцев вроде есть какие то льготы, или я ошибаюсь? — Ягов достал из пиджака пачку «Ротманса», покрутил ее в ладони.
Денис замялся:
— Дело в том, что афганец то он липовый. Ноги ему отрезало трамваем по пьянке, когда он возвращался от какой то подружки.
— Ах, вот оно в чем дело. Ну ладно, разгребешь арушуняновскую помойку, будет тебе машина, а там уже сам решай — себе ли оставлять или для инвалида переделывать. А он, поди, и сейчас закладывает за воротник?
— Закладывает, — вздохнул Алешин.
— А живет на что?
— Собирает дома пластмассовых мышек, на пару с матерью. Знаете, таких на веревочках, которых продают на вокзалах, в переходах. На Казанском, на Ярославском…
Ягов несколько раз чиркнул зажигалкой, прикурил:
— Стало быть, в моей системе работает паренек, подобными вещами как раз Жменев занимается. Его изобретение. А знаешь, сколько приносят эти безобидные мышки, от каждой да по рублю? Ну да ладно, все понятно с твоим «афганцем». Теперь давай выкладывай, что думают мои рядовые воины!
Алешин снова вздохнул:
— Ну не знаю даже, с чего начать… Ну, скажем, Кононов Андрей Григорьевич, после того как сели на Белорусском в поезд, все размышлял, не подцепил ли он сифилис или гонорею от Лоры, подружки своей сожительницы, которую завалил, пока его женщина ходила в «Азов» за сигаретами. Потом всю дорогу вспоминал, какое там у Лоры чего, ну даже говорить противно. Кроме того, безуспешно пытался найти в поезде какую нибудь женщину, чтоб удовлетворить свою страсть к амурным развлечениям. Кстати, он большой любитель автомобильного секса. Так вот, долго обдумывал подходящую кандидатуру, но, на его беду, ничего лучше не нашлось, кроме как пятидесятипятилетняя старуха из соседнего вагона. К тому времени как Андрей Григорьевич остановился на этой старухе из Ростова, он уже изрядно напился и совершил бы таки свое черное дело, если б от бабки в последний момент не пахнуло старыми, пропахшими мочой трусами…
Ягов засмеялся, выронив сигарету на ковер. Утирая слезы, поднял и бросил ее в пепельницу:
— Ну, рассмешил, рассказываешь ты — можно прямо юмористическую книжку выпускать. Ну, дальше?
Алешин развел руками:
— Не думаю, чтоб официальные власти особо обрадовались предложению по изданию такой книжечки. Гаденькая бы она получилась… Потом, после того как высадились в лесу, сильно он переживал за то, чтоб ему не достался самый тяжелый рюкзак. Материл тех, кто послал его на съедение комарам в болото. Вас ругал, Могилова, вспоминал о деньгах, которые ему выплачиваются, и успокаивался, пока, налетев носом на какое нибудь дерево, не заводился по новой. Меня очень не жаловал, обзывал «говнюком» и «лядью подментованной», извините, конечно, за выражение. Когда увидел кого то ночью, то не поверите, Василий Ефремович, воззвал к Господу Богу, правда в несколько экстравагантной форме, вроде: «Господи боже мой, еж твою мать!» Потом очень радовался, что не он, а этот несчастный Любарский разлетелся в клочья от спаренной немецкой «противопехотки». Еще его преследовала мысль о каком то видеомагнитофоне, украденном из Дворца пионеров на Ленинских горах его братом и который они никак не могли продать за пять тысяч, потому что он был сломан и жевал пленку… О Кононове вроде все. Теперь Лузга, Марк Эрнестович. Часто размышлял о том, где у него чего болит, о том, что неплохо было б, по возвращении, сделать золотой зуб, передний резец и навестить старушку мать в Умани. Старушка, надо сказать, очень плоха: прогрессирующий склероз, отек правого легкого, гипертония. Несколько раз перечитывал «Крокодил», девятый номер и пытался запомнить анекдот про то, как однажды на пороге супругов появляется полуодетый человек и спрашивает открывшего дверь мужа:
