Узкое пространство бетонного бункера здесь не имело никакой мебели, через амбразуру сифонил холодный ветер, металлическая бронированная дверь была приперта снаружи бревном, а вокруг импровизированной гауптвахты прохаживался один из «красначей», покуривая «Мальборо» и поправляя наушники плеера, который висел на ремне рядом с патронным подсумком. Расставаясь, старлей Литвиненко сказал провинившимся сакраментальную фразу: «Здесь вам не зона, здесь вам армия, и давайте не нарушать». После чего дополнительно прошелся пару раз кулаком по их ребрам.
Командир войсковой части, майор К. П. Злачевский (Михаил Могилов), в этот момент лежал на деревянной лавке в низкой комнате первого яруса центрального бункера, которая была приведена в порядок и выполняла роль временной канцелярии в/ч 36754. Майору нездоровилось. Раскалывалась голова, мучила изжога, как от плохого самогона. Ныла печень, и саднило горло. Хотя Могилов был не стар и здоровьем не обделен, однако двухдневный кутеж в Маневичах его немного подкосил.
Обертфельд (он же «подполковник» Рыбин) пил крепкий не сладкий чай из кружки и брезгливо посматривал на командира, который уже несколько раз пытался объявить построение, отдать приказ о походе на Маневичи и разгроме комендатуры, патруль которой посмел предъявлять к нему претензии. После того как Обертфельд напоил майора чаем с клофелином, тот немного обмяк, успокоился и стал постепенно приходить в себя. С регулярностью маятника он выбирался к отхожему месту прочищать желудок, что тоже способствовало прояснению мозгов.
— Слушай, подполковник, представляешь свинство… Прямо при дамах подходит какая то сволочь в полковничьих погонах и начинает меня лечить, мол, я некультурно себя веду, непристойно выражаюсь и танцую без галстука! Представляешь, в каком то вонючем привокзальном ресторане, какой то хрен… Обертфельд, слушай мою команду! Завтра на разводе зачтешь приказ о присвоении мне полковника. Понял?
Могилов попытался повернуться к Обертфельду, но чуть не упал. Его нежно подхватил один из бугаев «красначей» и водворил обратно на лавку. «Подполковник» некоторое время молчал, помешивая ложечкой чай в кружке:
— Но ведь после майора, если мне не изменяет память, идет такое же звание, как и у меня, — подполковник. И только потом дают полковника. Разве не так?
— Ерунда, пусть это будет внеочередное, в связи с ответственностью поставленной задачи… — Могилов неприятно рассмеялся, наполняя пространство вокруг себя густым перегаром смешанного происхождения: — Ну ладно, Обертфельд, то есть Рыбин, докладывай, что тут у вас произошло за выходные?
«Подполковник» отставил чай и взял листочек бумаги, испещренный мелким почерком:
— Первое. В субботу вечером перевернулся бот с цементом и костылями. Бот затонул, пострадавших нет, за исключением сержанта Деревягина, схватившего простуду… Второе. Из продовольственного склада пропал ящик с горошком. Часовой клянется, что в палатку никто не заходил, а сам он никуда не отлучался. Странный случай. Третье. В субботу, во время работы ночной смены, Лысов вдруг закричал дурным голосом и стал показывать на заросли. Остальные солдаты действительно заметили там что то плавно движущееся, и вроде бы кто то глядел оттуда на них. Охрана тотчас обшарила кустарник, но никого не обнаружила. Мне кажется, это от общего переутомления начинаются галлюцинации. Надо бы дать солдатам отдых. В общем, все.
Могилов почесал подбородок:
— Не хрена им отдыхать, дембель скоро. Подумаешь, без выходных пашут. У меня батя в войну тоже без выходных у станка стоял, мины точил… А тот бот… Цемент для чего был?
Обертфельд взглянул в листочек:
— Штукатурные работы на складе номер один. Он сейчас вон за той стеной… Там плесень, потеки, в общем, нужно было привести в порядок. Все таки электроника штука нежная.
— Ладно, еще привезем. Кстати, все эти метания по реке… Как местные?
— Здесь местного населения, товарищ майор…
— Полковник!
— …товарищ полковник, всего две древние старухи в заброшенной деревне Катово. Они целыми днями копаются в огородах. Им не до нас. Несколько раз вниз по течению туристы пытались на байдарках проплыть до Пружан. Их остановил наш патруль «секрет». Туристам сказали, что район закрыт, так как ведутся военные работы. Наблюдатели в Сарнах, Маневичах и Рожищах докладывают — ни на базарах, ни в кафе, ни в очередях разговоры о каких либо событиях у Стохода не ведутся. Все заняты доставанием дефицитов и личными проблемами. Ругают правительство, афганскую войну и все такое прочее…
«Подполковник» опять принялся за чай.
Снаружи стройбатовцы что то волокли, кряхтя и матерясь, звякали кувалды, загоняя в шпалы костыли, тюкал топор, кто то сипло кашлял и сплевывал. Шуршали ветки деревьев, раскачиваемые ветром, колготились вороны, кормящиеся отбросами кухни. Неожиданно Могилов присел на лавке и поднял руку:
— Ну ка, тихо!
Обертфельд отставил стакан с чаем и застыл с открытым ртом.
«Краснач» тупо огляделся вокруг. Могилов проворно соскользнул с лавки и уже без каких либо признаков похмелья подкрался к низкой металлической двери в дальней стене бункера. Раньше ее уже несколько раз пытались открыть, но безрезультатно. То ли петли проржавели настолько, что не поворачивались, то ли колесо запора, похожее на штурвал, было заблокировано изнутри и до конца не открывалось. Могилов прильнул к двери ухом.
Вдруг колесо запора стало медленно вращаться. Все столпились перед этой дверью и приготовили на всякий случай оружие. С душераздирающим скрипом она наконец распахнулась, оттуда вывалились двое солдат в паутине и в какой то трухе на грязных бушлатах. Они оторопело смотрели на собравшихся, инстинктивно застегивая пуговицы, крючки и поправляя форменные ремни.
— А, это которых Литвиненко арестовал за драку… Они должны были сидеть в пулеметном колпаке. Как вы сюда попали? Я спрашиваю, товарищи солдаты, как вы сбежали с гауптвахты? Отвечать! — заорал Могилов Злачевский.
— Там в углу люк был, товарищ майор, — ответил солдат с разбитой губой.
«Товарищ майор» кивнул «красначу», и тот быстро вывел солдат из бункера. Через минуту Могилов уже спускался вниз по сырым бетонным ступеням, светя перед собой фонариком. Обертфльд шел следом, тяжко вздыхая:
— У меня астма, мне нельзя в сырость…
На десятой ступени лестница кончилась. Луч фонарика растворился в темноте уходящего вдаль низенького тоннеля, прямого как стрела.
В его монолитных стенах угадывались боковые ходы и проемы дверей.
В воздухе отчетливо пахло плесенью, клопами и будто даже паленой шерстью. Из под ног шарахнулась крыса и, пробежавшись по вертикальной стене, скрылась в вентиляционной отдушине. Могилов от неожиданности поскользнулся:
— Однако… Подполковник, как далеко отсюда находится то место, где сидели солдаты?
— Я думаю, метрах в трехстах отсюда… Фу, воняет как в канализации! — Обертфельд зажал нос двумя пальцами.
