Денис вынул из кармана плаща мятую двадцатипятирублевку и сунул в руку небритого. Тот сразу изменил тон:
— Да я и так бы прокатил, мне не жалко! Вон, садитесь в любую кабинку да катайтесь сколько влезет…
Он скрылся в подсобке, и через мгновение оттуда появился тип в грязной, промасленной куртке с авоськой в руке, в которой позвякивали пустые винные бутылки. Тип, не взглянув на Катю с Денисом, рысью двинулся в сторону ближайшего винного магазина.
Оказавшись в кабинке, Катя радостно принялась ее раскачивать:
— Денис, когда нибудь мы с тобой поплывем на огромном океанском лайнере, и вокруг будут переваливаться тяжелые волны и чайки в вышине…
— Да, Катюша, и чайки в вышине, — глядя вниз на открывающуюся панораму парка, повторил Алешин, — возьмем с собой Неелова, он будет рассказывать, как ходит по ресторанам с самурайскими мечами и защищает девушек или играет в теннис с японским консулом.
— Правда, он прелесть? — улыбнулась девушка.
Денис рассеянно кивнул. Катя облокотилась на дверцу кабинки и положила подбородок на свои скрещенные руки.
Вдалеке поблескивали купола кремлевских соборов, чуть ближе краснели дореволюционные цеха кондитерской фабрики «Красный Октябрь». По Крымскому мосту проносились не слышные отсюда автомобили, а по реке крошечный буксир толкал порожнюю баржу. Над водой кружилась одинокая чайка, видимо залетевшая сюда по ошибке с Клязьминского водохранилища.
Катя опустила глаза к подножию колеса. Там прохаживался, задрав голову, Лузга, надзиратель и одновременно телохранитель Дениса. Он снизу замахал им рукой. Катя вяло махнула в ответ.
Она уже привыкла к этому грубому, но не лишенному своеобразного чувства юмора человеку и относилась к нему не более как к досадной, докучливой необходимости. Лузга следовал за ними на почтительном расстоянии, но уйти от него было невероятно сложно, и «побег» каждый раз требовал от Алешина незаурядной изобретательности.
Однажды Денис, увидев, что Лузга отвлекся, покупая в киоске «Лайку», которую предпочитал всем другим сигаретам, втянул Катю в машину, только что остановившуюся на светофоре, и крикнул прямо в ухо перепуганному водителю:
— Гони, мужик! Сейчас нас всех перестреляют, бля буду!
Автовладелец, впоследствии оказавшийся виолончелистом из оркестра Большого театра, рванул на красный свет и, пригнувшись к баранке, погнал по проспекту Мира в сторону ВДНХ. Через три минуты сумасшедшей езды Денис, обернувшись, увидел цепко висящую на хвосте черную «Волгу», в которой рядом с хмурым водителем сидел Лузга. Около метро «Рижская» он опустил стекло, высунулся по пояс и, продолжая ехать в таком положении, прицелился в машину Дениса из водяного пистолета — точной модели «Парабеллума П 37». Он всегда брал его с собой, когда был без боевого оружия. Водитель беглецов перетрусил и припустил так, что на поворотах дымились шины. Благо воскресным утром машин на улицах было мало.
После десяти минут безумной погони к черной «Волге» Лузги пристроилась машина ГАИ с включенной мигалкой и сиреной, патрульный «москвич» 148 го отделения милиции и какие то рыжие «жигули», с пятью здоровенными мужиками, видимо оперативниками МУРа, случайно оказавшимися на пути погони. Вся эта кавалькада обогнала «Волгу» Лузги и продолжила упорно преследовать машину Дениса. Очевидно, они приняли человека с грозным «парабеллумом» за храброго оперативника, ведущего задержание опасного преступника.
Лузга, дав неожиданным помощникам обогнать себя, прокричал слова благодарности, после чего его «Волга» резко свернула на улицу Космонавтов около гостиницы «Космос» и затерялась в замысловатых переулках между студенческими общежитиями, промтоварными и овощными базами, всевозможными котельными, гаражами и заборами. Увидев за собой шлейф милицейских машин, виолончелист Большого театра совсем растерялся и въехал в телефонную будку на обочине. После этого, с трудом открыв перекосившуюся дверцу, бросился бежать. Катя так не смеялась никогда в жизни, она чуть не задохнулась от хохота, глядя на разочарованные лица преследователей. Выражение их глаз было как у гончих, у которых в конце забега отнимают чучело зайца. Пришлось три часа просидеть в милиции, сочиняя истории о каком то загадочном преследователе. Но им не поверили, и Денис заплатил штраф за превышение скорости, за езду на красный свет и другие нарушения правил дорожного движения и общественного порядка. Причем он уже догадался, что виолончелист, пойманный и дожидающийся своей участи в коридоре, заплатил такие же штрафы за то же самое. Милиция от лишних денег никогда не отказывалась. Когда Денис и Катя вышли из милиции, у автобусной остановки их поджидал Лузга. Он изображал гангстера, настигшего свои жертвы, и в конце концов облил парочку из своего водяного пистолета…
* * *
У Кати вдруг испортилось настроение. Кабинка с противным поскрипыванием медленно двигалась вверх. Денис молчал. Внизу по прежнему прохаживался надзиратель телохранитель Лузга.
— Денис, а тебе не надоели эти игры?
Он вздрогнул и поднял воротник плаща:
— Какие игры, Катя?
— Ты меня прекрасно понял, ты ведь знаешь все мои мысли…
— Да брось, я никогда не занимаюсь твоими мыслями, я слишком тебя уважаю и люблю, — ответил он, глядя на пролетающую мимо ворону.
Ворона спланировала на крышу тира и начала присматриваться к мусорной корзине, куда шашлычники бросали объедки и разные отходы. Катя продолжила, взяв Дениса за руку:
— Ты ведь такой талантливый, а связался с преступниками. Они же используют тебя в своих целях. Это же видно…
— Ты боишься за мою безопасность или просто ратуешь за абстрактную справедливость?
— Я боюсь, что тебе самому будет очень плохо, после того как ты поймешь, что занимаешься не тем делом…
— Ты, по моему, слегка переучилась. А каким делом я должен заниматься? Переписывать пустые конспекты? Бегать на физо вокруг института? Или пойти санитаром в лепрозорий? Послушай, не заставляй меня говорить резкости. — Алешин потрепал ее по колену.
Но Катя будто не расслышала его слова. Она горячо заговорила, облизывая вдруг пересохшие губы:
— Ты попадешь в плохую историю, завязнешь в их гадком мире, и они никогда тебя не отпустят. Они уже крепко привязали тебя деньгами, а ты и рад. Я понимаю, что ты сейчас имеешь в сто раз больше стипендии, но это гибельный путь. Гибельный для твоих способностей…
— Хватит! Опять завела свою волынку. Так где ты мне советуешь применить свои возможности? Пойти работать в цирк прорицателем? Или в Москонцерт, в Филармонию? Выходить в дурацкой бутафорской чалме перед пьяными колхозниками в каком нибудь Задворске и предсказывать, кому какая баба даст? Нет, нет, не отворачивайся! Или, может, пойти в поликлинику и поплакаться в жилетку главврачу: я, мол, могу вам сказать, что ела вчера ваша болонка на ужин. Если он меня не отправит по цепочке: районный психиатр — комиссия психдиспансера — Кащенко, то тогда судьба подопытного кролика мне обеспечена. На мне будут защищать диссертации, будут светить мне в зрачки, бить молоточками по коленной чашечке, опутывать датчиками, может, сделают трепанацию черепа, дабы поглядеть, уж не компьютер ли там у меня стоит. А я буду безвольно лежать на больничной кушетке, накачанный психотропными препаратами, и на окне будет решетка, а на дверях запоры. А потом мне приведут какую нибудь очкастую, страшную как смерть медсестру, чтобы я ее осеменил. Надо же посмотреть — будут ли мои дети обладать такими же способностями! Так, Катя? Такая мне нужна судьба?! Или ты хочешь, чтобы мной занялась военная лаборатория ГРУ, изготовляющая шпионов зомби, несчастных, которым несколькими сеансами гипноза отшибают память и вводят правдоподобную легенду, которая становится их прошлым. Да, а я был бы для них прекрасным агентом. Как здорово, представь себе! Я не помню ни тебя, ни свою мать, ни улицы Герцена, ни этого парка, помню только городок Айзешанц, фрау Зеккен, никогда не существовавшую пятую роту второй отдельной зенитной батареи бундесвера, в которой никогда не служил, количество ступеней в кабачке «У Йоргана», в котором никогда не был! — Алешин почувствовал пробегающий по спине холодок. Он как наяву увидел семь крутых ступеней, ведущих в прокуренное, проспиртованное подземелье. На третьей валялся окурок «НВ», а последняя была немного выщерблена…
