Командир отряда оторвался от двенадцатикратного бинокля, нацеленного в горы, оглянулся на цепочку бойцов и тихо приказал:
— Сарычева и Митрохина ко мне.
Команда поползла по цепочке, откликнувшись несколькими приглушенными голосами. Вскоре неслышно подползли вызванные.
— Товарищ подполковник, лейтенант Митрохин и Сары…
Подполковник зашипел:
— Да тише вы, горлопаны. — Затем он посмотрел на лежащего рядом капитана и передал бинокль ему: — На, капитан без корабля, понаблюдай… — Подполковник устало потер глаза и обернулся к лейтенантам: — Ну а к вам, ребята, у меня разговор особый. Значится, так, Митрохин, ты старший. Пойдете в развалины, будете сидеть там тихо, как совы днем. Мимо вас должен пройти посыльный. Если увидите за ним хвост, без шума и пыли «срежьте» его. Врубились?
— Так точно, товарищ подполковник…
Митрохин, замявшись, зачем то нервно поправил автоматный рожок в кармашке на обивке бронежилета.
— Ну что, лейтенант, в училище не научили вопросы задавать?
— В училище учили в основном их решать, товарищ подполковник.
— Ну вот и хорошо. И ничего не перепутайте, чертовы головорезы. Все. Исполнять!
Подполковник перевернулся на другой бок, вытащил спички и стал ковырять в зубах. Лейтенанты, приподнявшись, оглядели пространство, лежащее перед ними, и бесшумно двинулись к руинам. Через несколько минут они добрались до развалин дувала и растворились в тени, как призраки. Подполковник тем временем закончил ковыряться в зубах и собрался откинуть спичку щелчком, но опомнился, сунул ее в карман, где уже лежали два окурка и целлофановая обертка от гранулы стимулятора. Приподнявшись над цепью лежащих бойцов, командир захрипел громким шепотом:
— Еще раз напоминаю, товарищи офицеры, ни одной соринки. Ни одной.
Капитан посмотрел снизу вверх на подполковника и сунул бинокль соседу справа:
— Марлин, наблюдайте за склоном в районе седловины. Обо всем замеченном немедленно докладывайте.
— Есть! — Марлин приник к биноклю, подкручивая резкость.
— На заднице шерсть, — в рифму сострил подполковник и надвинул берет капитану на глаза, — перепоручил мои зыркалки салабону, а вдруг он их разобьет?
Капитан поправил берет без опознавательных знаков и неуверенно улыбнулся:
— Ты что, Семеныч, да лейтенант Марлин уже два ордена умудрился схлопотать, пока ты в Москве кантовался и дырочки на погонах готовил, а ты говоришь… Слушай, что это ты из за какой то стекляшки на меня баллоны катишь?
Подполковник заржал как жеребец, прикрыв рот пыльной ладонью:
— Вот, балда то. Хмелев, ты меня убиваешь. Разве можно так сердиться. Ты же не первый год меня знаешь. На подготовке вместе коптились, в гости, в отпуска друг к другу ездили, и до сих пор ты не можешь отличить, когда я шучу, а когда говорю серьезно. Леха, ты что?
— Да черт тебя разберет, — насупился Хмелев.
— Ну ладно, а откуда у этого малого «железка»?
— У Марлина то? А бог его знает. Мы тогда раздельно ходили. Сам он не распространяется. Наверное, по линии разведки было дельце, а там обычно предупреждают, чтобы держали язык за зубами. Ну да ты знаешь. И черт с ним вообще. Ты мне лучше скажи, что мы здесь делаем? Какого хрена мы этого «почтальона» встречаем? Что, он сам дойти не мог?
Подполковник, вздохнув, потер кулаком подбородок:
— А черт его знает, Леха. Знаю только, что тащит он какую то бумагу, зверски важную и зверски секретную. Непонятно только, почему нельзя ее было переправить с диппочтой или по спутниковой связи. Все равно наверняка шифрована в несколько слоев.
Тем временем солнце садилось все ниже, быстро сгущались сумерки, потянуло свежестью. Большие муравьи торопливо тащили к спрятанному под камнями муравейнику умерщвленных и полуживых насекомых. Хмелев смахнул двух муравьев, по ошибке влезших на его рукав, где они бестолково метались в поисках потерянного направления:
— Мураши где то рядом квартируют, значит, и скорпионы поблизости. Меня от этой мрази дрожь пробирает. Когда каблуком давишь, такое ощущение, что сейчас поднимешь ногу, а он на тебя бросится цел и невредим. И ты стоишь, размазываешь его, а по спине холодок…
— Это у тебя, Леш, нервы не в порядке.
Подполковник понимающе покачал головой:
— Воображение играет. Что может сделать скорпион под подошвой? Только сдохнуть. Вот, например, что может сделать жаба бабе? Ничего. А она в визг, в сопли. А ведь жаба даже укусить не может, не то что этот гад. Помню, на прошлой неделе ждали вертушку. Сидим на ящиках. Вдруг один медик начал чесаться, ковыряться в штанах и вынул оттуда здоровенного скорпиона. Его чуть удар не хватил. Скорпион, оказывается, у этого придурка медика с утра ползал в складках одежды, зудел и чесался. Представляешь себе? Сел бы пацан на него, и все, пишите письма, заказываете ящик.
— Да… не знаешь, где на костлявую напорешься.
Капитан настороженно оглянулся и полез в карман комбинезона.
— Покурим, что ли?
— Да, вроде можно, дым уже не заметят. Темно. Не доставай. Я угощаю…
Подполковник бросил взгляд на помрачневшие горы и вытащил из за пазухи сигаретную пачку.
— О, смотри ка, «Ява» явская. Привет из Москвы.
Капитан угостился сигаретой и стал задумчиво разминать ее в руке.
— А я вот в столице этой ни разу не был. Надо съездить поглядеть, а то так всю жизнь и проторчишь в этой Азии. Ты ведь часто в Москву ездил?
— Естественно. У меня там бабка живет. В Раменках, в однокомнатной. Все говорю ей, пропиши, дура, помрешь, пропадет квартира. Не хочет. Говорит: «Пропишу, кончины моей желать будешь, чтобы потом сюда девок водить. Вот женишься, пропишу сразу».
Командир щелкнул зажигалкой и, пряча маленький язычок пламени в ладонь, прикурил. В это время лежащий рядом наблюдатель опустил бинокль:
— Почти ничего не видно, товарищ подполковник, стемнело.
— Смотри, смотри, Марлин, он должен засветло пройти. Или не пройти вообще.
Марлин опять всмотрелся в горы и неуверенно предложил:
— Может, поближе подойти, товарищ подполковник?
— Правильно, лейтенант, нужно было вообще за ним в Пешавар слетать, через границу, и все дела. Вот генералы то планируют… планируют. А все же гораздо проще! Но вот тогда тебе вопрос на засыпку: зачем нас вертушки выкинули за четыре километра? Зачем мы носом землю роем? На связь не выходим, а только принимаем? Правильно раскрываете глаза, товарищ лейтенант. Засекут если нас моджахеды — навалятся всеми силами. Потому что пятнадцать офицеров спеленать им хорошими деньгами отольется. А то, что мы без погон и офицерских книжек, им без разницы. Знают, сукины дети, что солдат — лет восемнадцати двадцати, а майор — около тридцати. Вот и вся арифметика.
