Девушка некоторое время озадаченно молчала, ее глаза выражали некоторый испуг и при этом уважение. Алешин закончил сворачивать самолетик и пустил его в потолок. Бумажная галка тяжело стукнулась тупым носом в матерчатый абажур бронзового торшера.
— Ты знаешь, кто такая Вера Крайман? — продолжил он, привставая на локте и рассматривая коленки девушки.
— Нет.
— Она занимала при Ягове то место, которое сейчас занимаешь ты. Тебе симпатичен шеф? — Денис пристально посмотрел в ее большие, сильно накрашенные глаза.
Люда отвела взор:
— Да, Василий Ефремович очень приятный человек… Добрый, веселый.
Она сделала движение, намереваясь не то выйти из комнаты, не то присесть на кресло, но ее заморозил на месте жесткий окрик Дениса:
— Стой! А ты знаешь, где Вера сейчас?
— Да, мне Василий Ефремович сказал. Она в Италии с каким то его другом. Он меня тоже обещал свозить в Европу, если я буду себя хорошо вести, — добавила Люда, поправляя наконец юбку и откидывая назад длинный локон крашеных волос.
— Она никогда не вернется из Милана. Никогда. Жменев уже продал ее восточным перекупщикам, и она в данный момент сию секунду, летит в самолете, обколотая наркотиками. В забытьи.
Или, по другому, — как вяленый овощ… Заявление в советское посольство о том, что Вера Крайман жертва политических гонений и прочее и прочее, уже лежит на столе советского консула в Риме… А ее на самом деле ждут закрытые от посторонних глаз гаремы нефтяных шейхов. А потом, когда она подурнеет, ее передадут в дешевый портовый притон, ублажать вонючих, грязных арабских моряков… Побои, сифилис и ранняя смерть в рабстве и скотстве ей обеспечены. Она красивая девушка, почти такая же красивая, как ты. Я тебе, Люда, сочувствую. И поэтому советую… Просто советую тебе, Люда, рассказать обо всем отцу и к чертям собачьим уматывать от Ягова, пока не поздно. Может быть, ты еще сумеешь спастись. Хотя… если он позволяет при тебе говорить такое Могилову…
Девушка некоторое время потрясенно молчала. Наконец она взяла себя в руки и ответила весьма уверенно. Алешину даже показалось, что с некоторой издевкой.
— Не понимаю… Василий Ефремович сказал, что, если я кому нибудь расскажу про него, ну то, что встречаюсь с ним еще где то, кроме министерства, у него будут неприятности. Ведь он женат и партком плохо отнесется к внебрачной связи замминистра. Я не хочу его обижать. А вам я не верю. Василий Ефремович не такой. Он просто устает на работе. А Верочка, я видела ее несколько раз, просто не умела себя с ним вести… — Она на этот раз сделала шаг к двери, но Алешин подскочил к ней и схватил за руку:
— Да, ему нравятся нетронутые домашние девочки. Значит, ты хочешь остаться с ним и стать сначала его наложницей; а потом, пройдя путь подстилки всех его ближайших помощников, отправиться в какой нибудь стриптиз клуб, с обязательным трахом после выступления? Об тебя же будут вытирать ноги! Дура…
— Пустите, я вам не верю, вы меня провоцируете! — дернулась Люда, но рука, удерживающая ее запястье, была будто из железа.
— Ах, провоцирую я тебя… — Он потащил ее к столу, отчего она упала на колени. Затем закрыл дверь на защелку и, грубо приподняв девушку, повалил ее на стол: — Лежи смирно… Убью, паскуда!
Денис расстегнул штаны и одним рывком оголил ее вихляющий зад…
Натруженно заскрипел дубовый стол, вторя двум раскачивающимся телам.
— Вы сумасшедший! Я ему все расскажу он тебя покалечит…
— Сначала я тебя покалечу!
— Больно!
— Заткнись…
Такой диалог продолжался еще достаточно долго. У девушки мелко тряслись и отказывались слушаться ноги. Она неровно дышала и стучала кулачком по стопке журналов. Потом попыталась вырваться, но Алешин ударил ее по затылку:
— Я еще не закончил урок…
Наконец он отпустил ее и остался стоять как был, дрожа от возбуждения и досады на свою безумную вспышку. Люда повернула к нему раскрасневшееся лицо и медленно опустилась на ковер:
— Ну, ты даешь стране угля… Слушайте, красавчик… Можно я приду к вам сегодня ночью, когда все уснут?
Алешин опешил. Он заметался по комнате, натягивая влажные от пота брюки:
— Ах ты, сука! Мразь… Ах ты… Я же тебя изнасиловал! Понимаешь? Из на си ло вал! Ты должна страдать и плакать!
Он взбесился теперь от ее похотливого взгляда. Спустя пять минут, кое как придя в себя, Денис схватил первый попавшийся под руку предмет и швырнул им в оконное стекло. Ярость перехватывала его дыхание. Статуэтка бронзового пса, разбив с ужасающим грохотом стекло, упала на клумбу увядающих георгинов.
— Если в течение недели ты не оставишь Ягова, я расскажу ему, что ты меня соблазнила. Он выкинет тебя на помойку. Я ему нужнее десяти таких, как ты. Все! Убирайся!
— Вы не сделаете этого. Я вам понравилась… — поджала губы Люда и, легко встав, вынырнула из комнаты как была, с задранной юбкой и спущенными на бедра трусиками.
Денис, еще не до конца совладавший с собой, вышел следом и, облокотившись на деревянные перила, идущие по периметру большой столовой, закурил. В столовую заглянул охранник:
— Что тут у вас происходит? Вроде крик был…
— Все в порядке. Маленький скандал, — ответил Алешин, глубоко затягиваясь. Он сел на ступени и подпер подбородок кулаком.
Время шло.
Он все сидел и не двигался. Сердце бешено колотилось.
Где то рядом был мальчик…
Через час появился Ягов в сопровождении Горелова и начальника охраны, угрюмого вида здоровяка, с короткой боксерской стрижкой. Ягов выглядел посвежевшим и повеселевшим. Горелов, наоборот, мрачным и подавленным. Они втроем уселись за обеденный стол. Ягов шлепнул ладонью по свободному стулу рядом с собой и с некоторой подозрительностью покосился на Алешина, похожего на статую Родена «Мыслитель»:
— Колдун иди сюда, поговорим. А то аналитик меня все утро изводил попытками излить свою душу.
Алешин поднялся на ноги и стал медленно спускаться вниз по лестнице.
— А ты тут, говорят, буянил? Стекло выбил? — спросил его шеф, кладя ноги на стол.
Алешин брезгливо покосился на подошвы яговских ботинок, с которых отваливались ломти грязи с мелкими веточками и листиками:
— Да так, Люда хотела мои черновики выбросить.
— А где она сейчас? Пусть подметет, а то наследили мы тут, — Ягов окинул взором гостиную.
Денис сел на стул рядом с ним:
— Она вроде в ванную пошла.
— А а. Ну ладно. Горелов, начинай свою волынку, выговорись, а то на тебе лица нет. — Шеф махнул рукой, угрюмый начальник охраны встал и без слов степенно удалился.
Аналитик выудил из за пазухи записную книжку, открыл ее на закладке и начал вещать тоном плохого лектора:
