Все же он тогда не умер. На короткое время его вернула к жизни Анна Австрийская, передавшая через своего доверенного человека кардиналу текст тайного договора с Испанией и сопроводительное письмо. В последнем говорилось о том, что королева отныне намерена «быть в его партии, зная, что Его Высокопреосвященство также поддержит ее и не оставит своей помощью».
Заговорщики один за другим были арестованы. А 21 июня «Газетт» поместила официальное сообщение о раскрытии заговора Сен-Мара. Под председательством канцлера Сегье в Лионе был проведен судебный процесс. 12 сентября 1642 года Сен-Map и де Ту были публично казнены. Гастон Орлеанский, герцоги Бульон и Суассон отделались испугом. Бульон уступил королю Седан. Фонтре остался в Испании, где впоследствии и погиб.
Считается, что Анну Австрийскую побудило дать в руки кардинала убийственное для его врагов оружие исключительно чувство собственной безопасности. Возможно, так и было. Но не стоит забывать, сколько подобных уроков перенесла французская королева. А также то, что уже немалое время за ее спиной маячила тень нового кардинала. Не исключено, что Джулио помимо легкой светской болтовни вел с ней и беседы на политические темы. Ведь он был обо всем прекрасно осведомлен.
Мазарини с нескрываемым восхищением следил за действиями почти немощного Ришелье во время заговора Сен-Мара.
– Наверное, нет политиков, равных Вашему Высокопреосвященству, – заметил в который раз Джулио.
– Почему же, Ваше Высокопреосвященство. Если нет сейчас, то скоро найдутся. Лично я в это верю. Иначе и умереть спокойно невозможно, – отвечал кардинал кардиналу.
Заметим, впрочем, что во время процесса Сен-Мара Мазарини осторожно пытался выступить в защиту де Ту. Джулио не любил публичные казни и в своей жизни очень редко пользовался этим средством для устрашения врагов.
Среди многочисленных посетителей первого министра, которых он обычно принимал между мессой и обедом, чаще других стали замечать кардинала Мазарини. Уже тогда было известно, что Ришелье считает его преемником. Что же касается самого Джулио, то он вынес из заговора Сен-Мара важные для себя уроки. Он окажется достойным учеником великого министра, превзойдя его в подавлении более серьезных внутренних смут.
Не стоит оставлять в стороне также и то, что на неуспех заговора Сен-Мара повлияли военные победы Франции и всей антигабсбургской коалиции. Новому императору Священной Римской империи не удалось использовать неудачу шведского похода на Регенсбург. Протестанты по-прежнему владели инициативой. На смену умершему весной 1641 года Банеру из Швеции прибыл человек, которому было суждено положить предел всяким иллюзиям Фердинанда на более благоприятный исход войны. То был граф Леннарт Торстенсон, воспитанник Густава Адольфа и продолжатель лучших традиций шведской военной мысли. Ф. Шиллер в своем историческом труде «История Тридцатилетней войны» так описывал Торстенсона: «Разбитый подагрой и прикованный к носилкам, он побеждал всех своих противников быстротою. Тело его было обременено тягчайшими из оков, но его планы обладали крыльями. При нем перемещается театр войны и устанавливаются новые принципы, предписанные необходимостью и оправданные успехом. Земли, из-за которых до сих пор сражались, обнищали окончательно, а Австрийский дом, чьи отдаленные владения остались нетронутыми, не чувствует бедствий войны, под гнетом которых истекает кровью вся Германия. Торстенсон первый… насыщает шведов всем, чем изобилует Австрия, и швыряет факел пожара к самому трону императора».
С прибытием нового полководца все усилия шведов были направлены на вывод из войны Саксонии – сейчас главного внутриимперского союзника Фердинанда III. Чтобы спасти положение, император решился на отзыв своего полководца Пикколомини из Нидерландов. Но это не помогло: 2 ноября под Брейтенфельдом, на тех же полях, где Густав Адольф нашел великую славу, шведы вторично одержали победу над армией Пикколомини. Вслед за тем капитулировал Лейпциг, и Иоганн Георг Саксонский, не в силах более продолжать войну, пошел на перемирие со шведами. Затем Торстенсон огнем и мечом прошелся по Силезии и Моравии, что резко ухудшило положение Империи и побудило Фердинанда предпринять первые шаги к миру.
Еще раньше, на своем первом рейхстаге в Регенсбурге в 1641 году, император понял бесперспективность затягивания конфликта: никто уже не хотел воевать. Протестантов нейтрализовать не удалось, а католики не проявляли большой военной активности. Фердинанд II являлся политическим банкротом: Габсбурги были истощены. Это было ясно императору, но еще не ясно испанскому министру Оливаресу.
Французский полководец Гебриан в начале 1642 года совершил молниеносный рейд в Саксонию на помощь Торстенсону и, захватив на обратном пути Кёльн, вернулся в Эльзас и далее развивал успех на Рейне. В Испанию Фердинандом III был послан генерал Франческо Коретто – решительный и серьезный деятель, неподатливый на прессинг Оливареса. Он без прикрас обрисовал испанскому первому министру реальное положение вещей и потребовал новых денежных субсидий. Коретто прямо добивался корректировки внешнеполитического курса Мадрида. В конце концов, скоро он окажется в рядах придворной партии, потребовавшей отставки Оливареса, который не без его участия в 1643 году покинет королевский дворец.
Не добившись ничего от Мадрида, император послал своих людей в Гамбург для переговоров со шведами и французами. В итоге в декабре 1641 года была достигнута предварительная договоренность между Фердинандом III, Оксеншерной и Ришелье о начале в 1643 году многосторонних переговоров. Тогда по указанию больного Ришелье Джулио составил письменные инструкции графу д'Аво для будущих переговоров в Мюнстере. Однако явное нежелание Испании торопиться с миром в расчете на будущий военный успех затягивало открытие мирного конгресса.
И зря. 28 июня французская эскадра под командованием племянника Ришелье маркиза де Мейе-Брезе разбила в трехдневном морском сражении в Лионском заливе последние силы испанцев в Средиземном море, пытавшиеся пробиться с десантом к осажденному Перпиньяну. Перпиньян был взят 9 сентября. Зять Ришелье герцог Энгиенский объявил этот город владением короля Франции. Спустя шесть дней французы овладели Сельсом – последней испанской крепостью в Руссильоне.
Несмотря на это, Оливарес по-прежнему не сдавался. Главная французская победа над Испанией была еще впереди.
За всеми этими бурными событиями начала 1640-х годов и связанными с ними хлопотами малозамеченным прошло известие о смерти 3 июля 1642 года в Кельне всеми забытой Марии Медичи. Говорили, что она мечтала об одном – умереть после Ришелье. Но даже в этом последнем утешении ей было отказано судьбой. Джулио Мазарини был одним из тех, кто отметил для себя новость о смерти королевы-матери как важную дату. Он, как и вскормленный ею Ришелье, не питал к Марии Медичи должного уважения. Джулио рассматривал эту особу исключительно в качестве государственного врага Франции. Возможно, он интуитивно предчувствовал, что в будущем ему предстоит встретиться с немалым количеством таких противников.
Бывший папский дипломат старался быть как можно более гибким и осторожным в это время. Но с самого начала пребывания во Франции Мазарини никак не рассматривал себя в качестве парвеню, единственная цель которого заключается в преследовании своих собственных интересов. Джулио Мазарини прежде всего видел в себе человека, который хочет достичь власти, уважения и процветания именно благодаря службе французской монархии.
