С военной точки зрения предложение Анны Австрийской о захвате столицы было нереальным. Верховный совет, Конде и Мазарини предпочли переговоры. Началось обсуждение декларации палаты Людовика Святого. Анна упорствовала и особенно возражала против пункта о тактическом запрещении превентивных арестов и ограничения двадцатью четырьмя часами заключения без суда. Такие требования, по мнению королевы, низводили бы власть монарха до нуля. По-видимому, дело шло к срыву переговоров.
Сколько часов провел тогда Джулио в покоях королевы, сколько его нежных ласк и уговоров испытала на себе Анна! Несколько дней кардинал вообще не показывался на людях, прекратил приемы. Как истинный дипломат, он убеждал Анну пойти на утверждение декларации. Ведь ее, в сущности, можно вовсе не выполнять.
В итоге в обстановке постоянных волнений все пункты декларации – «27 статей» – были подписаны королевой и обрели силу закона. Были запрещены произвольные аресты, хотя это положение уже не касалось всех французских подданных, а только чиновников. Талью сократили на 20 процентов, что составило 10 миллионов ливров, а косвенные налоги были уменьшены на 5 миллионов. Декларация отменяла все данные частным лицам торговые привилегии.
Означало ли принятие декларации победу парламента и поражение Мазарини? Ни то ни другое. Парламентарии остались довольны достигнутым новым порядком, теперь его надо было охранять. Это оказалось не совсем просто. Фактически чиновники уже выдохлись, их силы и способность бунтовать были на исходе. Палата Людовика Святого была распущена еще в конце лета. Парламентарии желали отдохнуть и не хотели слишком подогревать чаяния народа – их сила и богатство все же заключались в короле.
В борьбе Мазарини с парламентом можно найти поразительный парадокс. Ни та ни другая сторона, несмотря на всепоглощающую ненависть друг к другу, не была абсолютно консервативной в борьбе. Первый министр защищал то, что было необходимо Франции в тот момент для ее дальнейшего развития, – государственную целостность, централизацию власти и абсолютную монархию. Кроме того, Мазарини защищал институт интендантов как прообраз чиновничества современного типа, хотя это и не совсем точно. А парламент своими требованиями готовил почву для будущих идей Просвещения XVIII века, идей разделения властей и подотчетности исполнительной власти. Фактически это были ранне-буржуазные правовые взгляды.
Так или иначе, но Джулио Мазарини не собирался мириться с условиями декларации 22 октября и при первой же возможности стремился разгромить парламентскую Фронду. Но сейчас кардиналу нужна была передышка для завершения важнейшего дела – только от него зависело формальное окончание Тридцатилетней войны. В Мюнстере его решений с нетерпением ждали. Первому министру Франции нужен был сейчас временный мир для мира всеобщего.
Мир, война и Сен-Жермен
Опытом люди называют свои ошибки.
Оскар Уайльд
Джулио Мазарини по праву гордился тем, что он человек многоопытный. Он умел верно оценить ситуацию и найти наиболее приемлемый выход. Вся его жизнь показывает, что Мазарини был прежде всего выдающимся дипломатом своего времени. Но опыт первого министра Франции обозначился не только успехами, но и ошибками. Парадоксы Фронды состояли в том, что было безусловно трудно предугадать развитие событий во Французском королевстве.
Но прежде необходимо было обеспечить стабильность международного положения. Джулио очень надеялся, что заключение долгожданного мира стабилизирует внутреннюю обстановку и придаст ему хоть часть того авторитета, который он имел за рубежом. Ларошфуко писал: «Кардинал до сих пор получал удовольствие от поддержания войны и, дабы легче добиться такой цели, просто не предпринимал необходимых усилий для ее завершения; теперь он изменил политику. Едва он увидел баррикады Парижа, как оценил, насколько был ненавидим и какой опасностью могло бы ему грозить возбуждение нового бунта… Заинтересованность – это яд, что обычно коррумпирует большинство министров… аппетит приходил к нему по мере того, как он становился хозяином великого королевства; он не думал больше ни о чем, кроме как ловить рыбку в мутной воде, дабы возвыситься не только над своим положением, но еще и над всеми своими надеждами. Для этого, пока он громогласно трубил о своих добрых устремлениях к миру и для доказательства таковых ссылался на отправку полномочных министров, он посылал одному из них секретные приказы порождать там непреодолимые препятствия… Но, наконец, грозившая ему опасность заставила его увидеть необходимость договориться о мире с иностранцами, чтобы получить возможность защищаться от внутренних врагов… Кардинал… утешался сознанием того, что каждый узнает, сколько им приложено стараний, чтобы сделать мир всеобщим».
Вестфальский мир с французской стороны был подписан Абелем Сервьеном 24 октября 1648 года. Но это событие радикально не изменило общественного мнения во Франции. Когда начали появляться первые «мазаринады», одним из самых популярных и читаемых изданий стал «Курьер времени». Его автором был Антуан де Фуке-Круасси, правая рука одного из способнейших дипломатов Мазарини – д'Аво. Важной темой «Курьера» была детальная критика решений кардинала Мазарини, «чтобы сделать войну бесконечной». Это издание поддерживал Шавиньи, который не брезговал любым случаем, чтобы уколоть первого министра. После заключения мира в Вестфалии Шавиньи с сарказмом заметил: «Если кардинал не хотел заключать мир, он был хитер, а если желал его заключить, то был некомпетентным». Величайшей дипломатической ошибкой Мазарини Шавиньи считал позицию и просчеты в голландском и испанском вопросах.
Но решить эти проблемы сейчас кардинал просто не успевал. Поспешное заключение мира мучило и его самого. Мучило всю жизнь – ведь Джулио так стремился хорошо выглядеть в глазах потомков. Еще в 1646 году он предполагал непременно заставить Мадрид пойти на заключение мира и отхватить у Испании Каталонию и ряд других областей – то есть все то, что не вошло в состав французской территории по Пиренейскому миру 1559 года. Наверное, именно поэтому во Франции не отмечают юбилейную дату со дня заключения Вестфальского мира столь торжественно, как в Германии.
И все-таки Мазарини было сделано в тех условиях все возможное, чтобы обеспечить на долгие годы политическую гегемонию Франции в Европе. Мог ли он тогда сделать больше?
Как оказалось, мирные договоры в Мюнстере и Оснабрюке не разрешили абсолютно всех политических, конфессиональных и чисто финансовых проблем. Военные действия на континенте фактически продолжались еще в течение двух лет. Имперские войска продолжали осаду Майнца, находившегося на землях Максимилиана Баварского, переметнувшегося в самом конце войны на сторону французов и обещавшего поддерживать Мазарини в борьбе против мятежников-фрондеров. Многие делегаты Вестфальского конгресса вновь собрались в конце 1648 года в Нюрнберге по вопросам оплаты военной службы наемников всех армий, а также финансовой компенсации за произведенные этими армиями на землях других государств разрушения. В основном, конечно, немецких. Конгресс в Нюрнберге продолжался до июля 1651 года, испанские гарнизоны оставались в Германии до 1653 года, а шведские войска – вплоть до 1654 года.
