Это событие привело в ярость фрондеров, а коадъютор, личный враг Моле, поспешил в Люксембургский дворец сообщить о случившемся герцогу Орлеанскому и принцу. Конде не пытался ничего скрывать и совершенно равнодушно отреагировал на бурные разглагольствования Гонди и даже подшутил над ним. Поэтому фрондеры укрепились во мнении, что принц поддерживает тайные сношения с двором и, более того, с изгнанным первым министром. Они были убеждены, что пертурбации в правительстве были согласованы с принцем – тот и в самом деле был к этому немного причастен. Примерно в то же время королева вернула Шавиньи его прежнее место в Совете. Шавиньи, одновременно враг и фрондеров и Мазарини, объединился с Конде и стал пользоваться его полным доверием.
Но более всего раздражали значительную часть дворянства, парламент и народ тайные сношения Конде с испанцами. Вернувшись в Париж и не достигнув желаемых целей, принц отправил во Фландрию своего человека маркиза Силлери с приказанием связаться с испанским послом графом Фуэнсальданья и выяснить, какую бы помощь мог предоставить ему Филипп IV, если бы пришлось вести войну с французскими властями. Фуэнсальданья ответил дипломатично: посулил Конде больше того, что можно было у них попросить, при этом не упустив ничего, чтобы склонить принца поднять оружие.
Герцоги Ларошфуко и Бульон прилюдно осудили поведение принца и высказали своим соратникам мысль, насколько им безразлично, станет ли хозяином положения Конде или Мазарини. Ведь единственное, чего они добиваются, – это усугубить разлад между ними, чтобы использовать внутренние распри во Франции для достижения своих целей. Собственно, такие настроения поддерживались уже всеми.
До завершения войны с Испанией было еще далеко, и поэтому сношения с Мадридом могли расцениваться не иначе как предательство. Антииспанские чувства, как известно, были традиционными для французов. Особенно же они были сильны среди чиновных кругов, культурных сообществ и салонов, а также в среде крестьян Северной Франции. Несомненно, Конде совершил ошибку, завязав отношения с Испанией. Расчет принца на то, что всеобщая ненависть к Мазарини может оправдать его действия, оказался напрасным. В этих условиях Анна Австрийская заключила новый союз с Гонди с целью ниспровержения предателя Конде.
7 сентября 1651 года политическая ситуация во Франции существенно изменилась. 5 сентября Людовику XIV исполнилось тринадцать лет – время регентства считалось законченным. Спустя два дня состоялась официальная церемония, возвещавшая о начале его номинально самостоятельного царствования. Но сколько лет еще пришлось ждать, чтобы этот уже много переживший мальчик стал самым могущественным монархом Европы!
Париж уже с утра ликовал. С первыми лучами солнца огромная толпа заполнила все улицы, по которым должен был проехать королевский кортеж. За день до этого события были воздвигнуты трибуны до высоты второго этажа – утомленные распрями и гражданской войной жители города и окрестностей хотели увидеть настоящий праздник.
Они его получили. Объявление короля совершеннолетним должно было произойти в парламенте в 9 часов утра. Королевский кортеж направился ко Дворцу правосудия. Процессию открывали два трубача, за ними в церемониальном марше шествовали отряд королевской охраны, рота легкой кавалерии, восемьсот дворян, отряды швейцарцев, прево парижских торговцев с отрядом городской милиции. В своих лучших нарядах шли придворные, губернаторы провинций, коменданты крепостей, маршалы Франции. За ними показались королевские пажи, привратники, телохранители. Наконец в окружении оруженосцев появился сам король – невысокий, хрупкий, обаятельный мальчик.
Людовик прослушал в церкви Сен-Шапель торжественную мессу, а затем заседание всех палат парламента открылось. Это был большой церемониал с большими последствиями. На высоких креслах по правую руку короля располагались королева-мать, герцоги Анжуйский и Орлеанский, принц де Конти, другие герцоги и пэры, маршалы Франции, архиепископ Парижа и два епископа. На высоких креслах по левую руку восседали пэры от духовенства, советники палат парламента, папский нунций, послы Португалии, Голландии, Венеции, Мальты и другие привилегированные лица. Остальные знатные особы сидели на скамьях партера.
В центре зала в королевском кресле находился Людовик XIV. У ног короля располагались главный камергер герцог де Жуайез, носитель королевской шпаги граф д'Аркур, прево Парижа, канцлер Сегье, президенты Большой палаты, государственные секретари, королевские адвокаты Талон и Биньон, королевский прокурор Николя Фуке. На церемонии также присутствовали вдова Карла I Стюарта Генриэтта-Мария и ее сын Карл П. Им были отведены места в ложе.
В отличие от болтливых судейских чинов юный король был очень краток в своей речи. Вообще, когда король занимает свое кресло во время заседаний парламента, его лаконизм считается первой королевской добродетелью. Людовик произнес: «Господа, я пришел в свой парламент, чтобы вам сообщить, что, следуя законам моего государства, я хочу отныне взять в свои руки государственную и административную власть. Я надеюсь, что с Божьей милостью это управление будет милосердным и справедливым».
Став полновластным хозяином своего королевства в 1661 году, Людовик почти до самой смерти считал, что был благочестив, милосерден и справедлив по отношению к своим подданным. Действительно, он относился к своему высокому положению монарха как к профессии. Королевские обязанности были главной и неотъемлемой частью его жизни, необходимым ритуалом, который должны были соблюдать все, кто приближался к нему. Людовик XIV любил свою «профессию» и кроме этого почти ничего не умел.
Король воистину был благочестив, даже слишком, особенно во второй половине своего царствования. Свое благочестие он силой распространял за пределы своего королевства, вообразив себя главой католического мира и проводя экспансию в Европе. Совмещалось ли его благочестие с милосердием и справедливостью? Однозначно – нет. В 1685 году, прикрываясь благочестивыми побуждениями, он отменил Нантский эдикт 1598 года, предоставлявший свободу вероисповедания гугенотам, и начал жестокие гонения на последних. В результате король сделал только хуже себе и своему государству. Гугеноты в основном были вынуждены массами бежать за границу. В глазах всех европейских государств, объединявшихся против исключительного роста французской гегемонии, Людовик XIV являл собой образ короля-тирана. Кроме того, исход гугенотов-буржуа из Франции в немалой степени ослабил экономику страны.
Сейчас же Людовик выглядел спокойным и даже казался немного беспомощным. Большую часть королевской декларации зачитал от его имени канцлер Сегье. После оглашения декларации встала Анна Австрийская и поклонилась сыну. Затем поднялся Людовик, подошел к матери и поцеловал ее. Возвратившись на свое место, он сказал ей в ответ: «Мадам, я благодарю Вас за заботы о моем воспитании и образовании и за управление королевством. Я прошу Вас продолжать давать мне добрые советы. Я желаю, чтобы после меня Вы были главой моего Совета». Затем принцы крови, герцоги, пэры, маршалы Франции и священнослужители высшего ранга подходили к королю, целовали ему руку и клялись в верности. Президент Матье Моле произнес торжественную речь от имени Парижского парламента, после чего были представлены для регистрации многие важные королевские акты.
