В то же время Конде проводил свою политику по отношению к плебсу. Теряя поддержку среди высших слоев общества, принц и его сторонники были вынуждены все чаще обращаться к простонародью, как бы это им ни претило.
Все начиналось с провинции. В Бордо герцогиня де Лонгвиль и принц Конти довольно успешно попытались завоевать симпатии Ормэ – органа власти, созданного неименитыми буржуа и ремесленным людом. Название «Ормэ» происходило от слова «орм», то есть «вяз» – ормисты собирались на поляне под вязами, в чем видели показатель демократичности своего движения. Любопытно, что их демократичность доходила до того, что Конти назначили возглавлять управление городом. Правда, во многом это было формальностью, поскольку принц во всех вопросах внутригородской политики должен был исполнять волю горожан. Хотя идеология Ормэ действительно, исходя из их памфлетов, казалась плебейской и опора на городские низы была основой и источником движения, все же ни одного простолюдина, стоявшего на социальной лестнице ниже мастера-ремесленника, среди видных ормистов не имелось. Иначе в те времена и быть не могло.
В Париже Конде через своих агентов старался управлять действиями наиболее обездоленных жителей столицы. В этом его поддерживал герцог Орлеанский. Бунты народа доходили даже до прямых погромов, но кондеянцев это ничуть не смущало. Когда страдавший от дороговизны плебс разгромил таможню у Сент-Антуанских ворот, Гастон Орлеанский лишь заметил:
– Я рассержен, но все же неплохо, что народ время от времени просыпается. Никто не убит, остальное не важно.
Это замечание вскоре стало известно всему Парижу. Неосторожные слова Гастона развязали руки плебсу. И спустя несколько дней герцогу пришлось бороться с хлебным бунтом.
В этих условиях прибывший в Париж 11 апреля Конде был с восторгом встречен народом. От него ждали чуда или по крайней мере решительных действий. Обстановка в столице была крайне напряженной. С конца апреля чуть ли не ежедневно происходили волнения горожан. В то время как магистраты колебались, плебс страдал от голода и искал виновников. Повсюду видели происки «мазаренов», народ склонялся к самочинной расправе с ними. Громили бюро налоговых сборов, лавки хлеботорговцев. Имели место вооруженные нападения на членов муниципалитета и сторонников кардинала. Тогда чуть не пострадали президенты парламента де Мем и де Новьон. 20 мая толпа напала на Сен-Круа, сына первого президента парламента Моле. В июне нападениям подверглись советник парламента Вассан, президенты Торе и де Лонге. Когда же на улицах начали распространять афишу, извещавшую, что парламент предоставил герцогу Орлеанскому полную власть над городом, магистраты запретили продавать и перепечатывать ее.
Кондеянцы широко использовали столь благоприятные условия для развертывания своей демагогии, стремясь захватить полную власть над столицей. Особенно отличился герцог де Бофор, взявший на себя командование отрядом нищих и выступавший с откровенно подстрекательскими призывами к избиению и грабежу «мазаренов».
Долго так продолжаться не могло. И большинство магистратов, и народ стремились к прекращению войны, желали возвращения короля и двора в Париж. Но еще существовал предел их миролюбию – они не хотели возвращения Мазарини. Пока не хотели, поскольку оно означало бы полное поражение парламента, всей его политики с 1648 года. Однако война становилась все более невыносимой.
Джулио тоже понимал, что эту свалку надо прекращать. Кардинал уже почти наверняка знал, что победа будет за ним, и не прекращал своей кропотливой работы. За это время ему удалось лишить Конде поддержки еще одного возможного иностранного союзника – Англии. Помощи этого республиканского государства искали обе стороны.
Международные позиции любой партии, взявшей власть силой, поначалу всегда очень сложные. Гражданские войны в Англии нарушили ее регулярные дипломатические связи с континентом, а спустя некоторое время после казни Карла I дипломатическая служба и вовсе была временно прервана. Молодой республике помогало только то, что европейские государства, находясь в кризисном положении после Тридцатилетней войны, занимали выжидательную позицию по отношению к новой Англии.
Долго не желало ждать лишь одно высокопоставленное лицо за границей – наследник английского престола принц Уэльский. Казнь его отца вызвала серьезные восстания в пользу роялистов в Шотландии и Ирландии. Инициатором этих восстаний был именно Карл II, называвший себя после смерти отца «бедным королем, который не имеет ничего, кроме имени». Но он имел, пожалуй, самое главное – оптимистический характер, позволивший ему стойко вытерпеть годы лишений и унижений за границей и вновь обрести английский трон в 1660 году.
Желая заручиться иностранной поддержкой, Карл II поначалу обратился к немецким князьям. Но те, истощенные прошедшей войной, не смогли предоставить ни денег, ни солдат. Поэтому Карл решил действовать на свой страх и риск. В конце 1649 года он приехал на остров Джерси руководить ирландским восстанием. У некоронованного короля имелись определенные надежды на Францию – его мать Генриэтта-Мария, воспользовавшись передышкой после парламентской Фронды, своими постоянными хождениями и жалобами вырвала-таки обещание у Мазарини высадить французские контингенты в Ирландии. Хотя это была лишь отговорка кардинала, Кромвель через своих агентов узнал о ней, уже готовясь к вторжению в Ирландию. В течение следующих нескольких месяцев Ирландия была завоевана, а три ее провинции из четырех конфискованы в пользу завоевателя. После этого английского правителя стали серьезно бояться в Европе.
Свою поддержку Карлу II кардинал на словах обещал и во время шотландского восстания в следующем году. Но ничего не предпринял – внутренних забот было выше головы. С шотландцами произошло то же, что и с ирландцами. В битве при Вустен Кромвель нанес им страшное поражение и заставил молодого короля бежать во Францию. А сам приобрел на континенте статус непобедимого полководца.
Оливер Кромвель тоже никогда не брезговал двойной игрой и в своих интересах старался использовать сложную ситуацию во Франции. Фрондеры в своей борьбе с Мазарини были вынуждены пользоваться любыми возможностями и любыми союзниками. Мазарини представлял в своем лице официальное правительство, с которым имели сношения и от которого старались получить помощь Карл II и Генриэтта-Мария. Поэтому Конде сравнивал свое положение с положением Кромвеля во время гражданских войн в Англии и, отвлекаясь от истинных политических и конфессиональных мотивов, в сущности, желал быть таким же победителем, как Кромвель. Принц, как и Джулио Мазарини, втайне восхищался главой Английской республики.
Развязав войну, Конде тут же наладил дипломатические связи с Кромвелем, пытаясь получить от него реальную помощь. Его ничуть не смущало, что фрондеров поддерживала Испания – враг Английской республики. Активные связи с Альбионом имелись и у ормистов – сторонников Конде. И все время, пока принц «был на коне», английский лидер поддерживал с ним довольно тесные сношения. Он ссужал фрондерам деньги, а также разрешил агентам принца импортировать французские вина в Англию по низким ввозным тарифам. Но реальной военной помощи кондеянцы от Кромвеля так и не дождались.
