Миротворец
Я вернул мир Европе.
Мазарини
Мир для меня – это надежда, цель, слава и награда. Разве есть на земле большая ценность, чем мир?
Симон Боливар
Январь 1661 года. Уже довольно осунувшийся Джулио Мазарини просматривал, лежа в своей постели, иностранную корреспонденцию. От высокой температуры рябило в глазах, строчки прыгали вверх и вниз, все застилал густой и болезненный, вплоть до рези в глазах туман. Хотелось прикрыть тяжелые веки и вновь откинуться на подушки. Сон не шел, и кардинала одолевали беспокойные мысли. «Я вернул мир Европе и благополучие Франции. Но что будет без меня?»
Первый министр не лукавил с самим собой. Он действительно имел все основания так думать. Пожалуй, не было во Французском королевстве на всем протяжении XVII века политика, который достиг бы того состояния стабильности, в котором пребывала Франция первые годы после смерти Мазарини.
Если бросить взгляд на карту Европы XX столетия, то перед нашими глазами предстанет довольно пестрая, разноцветная картина. Если же карта более детальная, то нельзя не обратить внимания на извилистые границы между отдельными государствами. В сущности, любые границы – это всего лишь линии на карте. Можно вообразить человека, стоящего на такой линии: одна половина его тела окажется в одном государстве, а другая – в соседнем.
Но такое неопределенное положение человека, оказавшегося на границе, может существовать только в воображении. А каково было положение дел в XVII столетии? Линии границ, еще часто неопределенных, были тогда редкими. В полном соответствии с системой ленного землевладения, различные варианты которого еще существовали в то время, целые куски территорий могли принадлежать нескольким суверенам. Переходя пограничную зону, контролировавшуюся двумя или несколькими суверенами, путешественник беспрепятственно попадал из одной страны в другую. Ни службы паспортного контроля, ни обычных барьеров, информировавших его о том моменте, когда он пересекает территорию другого государства. Такое положение было напрямую связано с политикой центральных органов того или иного государства, которые часто шли на уступки некоторым местным землевладельцам или сообществам (коммунам).
Расплывчатость границ отражала несовершенство распространения власти суверена на всей подвластной ему территории. Однако в случае войны в целях безопасности государство раннего Нового времени старалось усилить контроль на землях около своих границ. И когда центральное правительство организовывало защиту своей страны от иностранного вторжения, оно стремилось контролировать и районы, расположенные за условной границей, то есть фактически вне юрисдикции государства. На границы и в эти районы посылалась армия. В результате обострялась проблема территориального единства. Но было и так, что соседи-союзники соглашались на эту меру и территория контролировалась двумя суверенами.
Самое большое централизованное государство Европы XVII века – Францию – проблема территориального единства и границ волновала с давних пор. Французское королевство имело обширную сухопутную границу с соседними, нередко весьма враждебными государствами, например Испанией и Империей. Не лучше было и на море. Здесь издавна тянулись ожесточенные споры королей французской династии Валуа и английских Плантагенетов, вылившиеся в Столетнюю войну (1337—1453) и последовавшие за ней рецидивы интервенции англичан на французскую территорию. В XVII столетии эти страсти, казалось, основательно поутихли. Но каждое государство – и Франция, и Англия – продолжали с опаской смотреть друг на друга.
Значительную роль в формировании французской территории играл испанский фактор. Испания фактически противостояла Франции по всей сухопутной границе. Даже на выбор французской столицы повлияло наличие такого агрессивного соседа. Политический центр королевства сформировался не в центре его территории, а далеко на севере. Подальше от Мадрида.
Конечно, в этом случае главным считается то, что в IX и X столетиях графы Парижские наиболее успешно отражали норманнское вторжение и их политический статус превосходил статус остальных властелинов земель на территории древней Галлии. Появление королевства и административная необходимость и привели к выбору столицы – Парижа, главного города Капетингов. История распорядилась так, что Париж не являлся естественным географическим центром королевства, а больше военной крепостью и базой организации защиты критических границ.
Испанской угрозы с южных границ – по Пиренеям – хватало с избытком. Но присутствие испанцев на северовосточных рубежах – в Испанских Нидерландах – вело уже прямо к «испанскому окружению». Более того, раздробленная на мелкие княжества и республики Италия была лакомым кусочком как для Франции, которая издавна блюла там свои интересы, так и для испанских и австрийских Габсбургов. На протяжении конца XV – первой половины XVI века итальянский конфликт был одним из самых жгучих в Европе. Относительное равновесие сил в этом регионе контролировалось и римскими папами, и мелкими итальянскими государствами, желавшими ради своей безопасности найти себе сильного покровителя. Испанские позиции в Италии не были прочными до тех пор, пока она не укрепилась в северном бастионе Апеннинского полуострова – в Милане. Это столкнуло интересы Франции и Испании даже больше, чем вооруженные споры на нидерландской границе.
Вполне естественно, что испанская проблема выросла в гасбургскую в связи с универсалистскими претензиями императоров династии Габсбургов на европейское господство. Эта проблема отнюдь не исчезла после раздела империи Габсбургов во второй половине XVI века на две части – испанскую и австрийскую и обострилась во время Тридцатилетней войны. Вот почему Франция в лице ее наиболее способных королей и министров всегда искала себе потенциальных союзников, отметая в сторону идеологические и религиозные мотивы. Вот почему Французское королевство поддерживало восставшие Нидерланды во второй половине XVI века равно как и немецких протестантов.
Одновременно и католические князья Германии искали возможности освободиться от габсбургского диктата. Ярчайший пример такой политики – линия поведения Максимилиана I Баварского во время Тридцатилетней войны. Они находили союзника прежде всего в лице Франции, выступавшей за сохранение принципов Аугсбургского религиозного мира 1555 года. Поэтому Франция имела широкое поле для дипломатической игры, проводимой способными государственными деятелями, имеющими воображение для того, чтобы играть в нее достаточно эффективно. Франция нашла их в двух кардиналах – Ришелье и Мазарини.
Наиболее характерной и вместе с тем своеобразной чертой французской внешней политики было то, что почти повсюду, кроме Италии, она вынуждена была поддерживать протестантские державы. Это была не очень приятная позиция для короля, который был призван быть старшим сыном Римской церкви и носил титул «наихристианнейшего» монарха. Несмотря на это, большинство французских королей со времен Франциска I Валуа, всеми силами препятствуя распространению протестантизма у себя в королевстве, в целом поощряли протестантских государей и протестантские партии на землях соседей.
