Подобная политика была исключительной прерогативой французов: мадридский двор в XVII веке, особенно в лице графа Оливареса, считал неудобным помогать французским гугенотам во время осады Ла-Рошели. Политика Парижа была неприемлемой для тех, кто не мог развести государственные интересы с конфессиональными. Но в самой Франции она привела к расколу французского католицизма, который одно время был очень серьезным.
Отношения с Османской империей были не менее, нередко даже более, чувствительной проблемой для Франции, нежели отношения с протестантскими государствами. «Наихристианнейший» король не мог быть открытым союзником «неверных», ведших войны против Габсбургов в Средиземноморье и в Центральной Европе. Тем не менее французские монархи все же осмеливались идти по пути военного коллаборационизма с турками, получая прямые выгоды от турецкого давления на Габсбургов и серии капитуляций – торговых соглашений, дававших определенные выгоды иностранным купцам. Такая политика началась в XVI веке, продолжалась в следующем столетии – во время Тридцатилетней войны и после нее, а впоследствии «христианский» король Людовик XIV настолько сблизился с Портой, что получил от папы римского Иннокентия XI прозвище «наихристианнейший турок».
В XVII столетии средневековое понятие «христианское государство» не исчезло повсеместно, как это принято считать. Но его лучшие дни уже прошли. Ныне политической реальностью становилась «Европа от Атлантики до Урала», хотя связи, поддерживавшие эту новую европейскую систему, были еще не так крепки, как в следующем, XVIII столетии. Достаточно сказать, что лишение головы Карла I Стюарта не вызвало столько бурных эмоций, как казнь Людовика XVI на гильотине во время Французской революции конца XVIII века. Но Тридцатилетняя война сделала свое дело – европейский кризис середины XVII века стал всеобщим и действительно прокатился до Москвы, а после мира 1648 года в международных отношениях на континенте начала формироваться новая система европейских государств, получившая название Вестфальской системы.
Джулио Мазарини еще с того времени, как стал первым министром Франции, начал тщательно изучать историю своей второй родины. Примечательно, что во время своих вынужденных ссылок за границу во время Фронды он немало времени посвятил умственным занятиям, особенно занятиям историей. Кардинал наилучшим образом знал и вопринимал политические реалии своей эпохи.
В XVII веке любой мало-мальски разумный политический деятель, проводя свою политическую линию, должен был учитывать внутренние условия в соседних странах, стараться влиять на их развитие и использовать их в своих интересах. В середине столетия в этой игре не было мастера политической науки лучше Мазарини. В 1640-е годы, когда Тридцатилетняя война близилась к концу и когда в Англии полным ходом шла гражданская война между королем и парламентом, кардинал изучал прошлое – антииспанское восстание в Нидерландах предшествующего столетия. Анализ голландской истории привел его к выводу, что республика способна защищать и проводить на международной арене свои интересы даже более эффективно, чем монархия.
Мазарини и Англия… Это один из главных фокусов европейской политики 1650-х годов. Да и сама политика кардинала по отношению к Альбиону как в 1640-х, так и в 1650-х годах является, пожалуй, одним из лучших достижений его дипломатии. Особенно в свете традиционно «недобрых» отношений с Мадридом, величие которого первый министр Франции решил раз и навсегда погасить в середине XVII века.
«Кромвелевская» Англия быстро и эффективно выходила на мировую арену. Внешняя политика английского правителя, продуманная давно, но кристаллизовавшаяся в эпоху протектората (1653—1658), представляла собой органическое соединение «протестантского интереса» и так называемого «западного проекта». Она включала в себя создание и поддержку союза протестантских государств Европы против Габсбургов (эфемерная идея протестантского императора в Германии еще долго носилась в воздухе после окончания Тридцатилетней войны) и параллельное взаимодействие с католическими королевствами, в частности с Францией.
Но главным стержнем дипломатии лорда-протектора были экономические и политические выгоды своего собственного государства. Третьим столпом его внешней политики стало основание мощной английской колониальной империи, неизбежно вовлекавшее англичан в морские авантюры и войны. Последние сталкивали Англию с другими колониальными державами. Некий Сильон, агент Мазарини в Лондоне, 9 сентября 1653 года составил записку своему патрону, озаглавленную весьма примечательно: «Опасность объединения Англии и Голландии в едином союзе». Ее автор заметил, что «их мощь (то есть Англии и Голландии) увеличится в два раза в Средиземном море и в Новом Свете. Но думать, что Кромвель завоюет все христианские государства – химера. Люди, которые живут при монархиях, чувствуют опасность от свободы и золота богачей, которые проживают в республиках».
Благодаря своим информаторам Джулио был достаточно осведомлен о планах Кромвеля и разбирался в его истинных намерениях. Но все же у него интуитивно возникали опасения, характерные для французов еще с эпохи Столетней войны, что Англия может блокировать французские интересы в Нидерландах, может попытаться вернуть Кале или оккупировать другие части французского побережья. Наконец, она может предпринять целую серию завоеваний на континенте.
Поэтому первый министр Франции проводил дипломатию, которую затем переняли другие европейские государства по отношению к Англии. Дипломатия эта носила двойственный характер. Учитывая силу Кромвеля, Мазарини старался привлечь его на свою сторону в борьбе с Испанией и в отношениях с другими странами Европы. С другой стороны, он если не на деле, то на словах время от времени пытался подогревать роялистские и другие антиправительственные настроения в Англии, стремясь ослабить ее все возраставшее влияние на континенте и в колониях. Особенно четко это проявилось во взаимоотношениях в треугольнике Англия – Франция – Испания.
Вестфальский мир не сделал Францию абсолютным гегемоном в Европе, как это нередко представляется в большинстве исторических сочинений. Безусловно, Французское королевство стало гарантом европейского равновесия и политически самым влиятельным государством в западноевропейском регионе. Но это надо было еще долго доказывать, подкрепляя умелую дипломатию успешными войнами. С одной стороны, еще продолжалась война с Испанией, с другой – Мазарини серьезно полагал, что с приходом Кромвеля к власти английская угроза для Франции не исчезла, а, наоборот, усилилась. На фоне Фронды и взаимоотношений английского правителя с фрондерами подобное мнение кардинала только укреплялось. Даже в изгнании Джулио не терял из виду это обстоятельство – он ведь был уверен, что вернется на свое место.
Поэтому в октябре 1650 года Франция заключает наступательный и оборонительный союз с принцем Оранским Вильгельмом II, тогда еще занимавшим пост статхаудера Республики Соединенных провинций. Вильгельм II был женат на младшей дочери казненного Карла I Стюарта Марии. Согласно договору Вильгельм обещал начать военные действия в районе Антверпена 1 мая 1651 года, в то время как французы должны были атаковать в направлении Брюгге. После завершения операции союзники обязывались «покончить с Кромвелем и постараться всеми возможными средствами реставрировать короля Англии (то есть Карла II) в его королевстве и продолжать войну против восставших». В одной из секретных статей Вильгельм II обещал сохранить флот в составе пятидесяти кораблей в Ла-Манше с мая до конца ноября 1651 года, чтобы «действовать против Испании и английских мятежников».
