Из всего этого для Сталина стало ясно одно – речь идет о смысловой стороне слова и языка и то, что именно Марр настаивал на приоритете изучения семантики и семасиологии перед грамматикой языка. Марр даже как-то, горячась, заявил, что изучение исторической грамматики вообще пустое занятие. Такого рода хлесткие заявления академика Марра отмечал и Чикобава в своей застрельной статье. Сталин, не рискуя вдаваться в обсуждение достоинств и недостатков семантики как науки, тем не менее, не колеблясь, и ей указал «подобающее место»:
« Ответ. Семантика (семасиология) является одной из важных частей языкознания. Смысловая сторона слов и выражений имеет серьезное значение в деле изучения языка. Поэтому семантике (семасиологии) должно быть обеспечено в языкознании подобающее (! – Б.И. ) ей место.
Однако, разрабатывая вопросы семантики и используя ее данные, никоим образом нельзя переоценивать ее значение и тем более – нельзя злоупотреблять ею. Я имею в виду некоторых языковедов, которые, чрезмерно увлекаясь семантикой, пренебрегают языком как “непосредственной действительностью мысли”, отрывают мышление от языка и утверждают, что язык отживает свой век, что можно обойтись и без языка» {530} .
Кусочки цитат из работ классиков марксизма, перекидываемые оппонентами через годы, как шарики пинг-понга через сетку игрового поля, как раз указывают на приоритет смыслового аспекта языка (мышления) в развитии общечеловеческой цивилизации. Сталин же уводит разговор от семантики в сторону обсуждения совсем иного вопроса – возможно ли мышление без языка? В связи с этим он привел выдержку из основополагающей поздней работы Марра «Язык и мышление», сознательно вырывая цитату из контекста. В то же время сам факт цитирования и иные конкретные отсылки Сталина к разным работам Марра говорят о том, что в процессе подготовки своих публикаций вождь не раз обращался к первоисточнику, а не только усваивал отдельные критические положения и цитаты из вариантов статьи Чикобавы, БСЭ и других работ участников дискуссии.
«Обратите внимание на следующие слова Н.Я. Марра, – продолжал Сталин, – “Язык существует лишь, поскольку он выявляется в звуках; действие мышления происходит и без выявления… Язык (звуковой) стал ныне уже сдавать свои функции новейшим изобретениям, побеждающим безоговорочно пространство, а мышление идет в гору от неиспользованных его накоплений в прошлом и новых стяжаний и имеет сместить и заменить полностью язык. Будущий язык – мышление, растущее в свободной от природной материи технике. Перед ним не устоять никакому языку, даже звуковому, все-таки связанному с нормами природы” (См. “Избранные работы” Н.Я. Марра).
Если эту “труд-магическую” тарабарщину перевести на простой человеческий язык, то можно притти (так в тексте. – Б.И. ) к выводу, что:
а) Н.Я. Марр отрывает мышление от языка;
б) Н.Я. Марр считает, что общение людей можно осуществить и без языка, при помощи самого мышления свободного от “природной материи” языка, свободного от “норм природы”:
в) отрывая мышление от языка и “освободив” его от языковой “природной материи”, Н.Я. Марр попадает в болото идеализма» {531} .
Сталин правильно определил самое важное положение позднего варианта концепции Марра и, конечно же, точно уличил его в «идеализме». Но, вырвав из контекста и без того запутанный и, как всегда, многослойный и аллегорический текст Марра, он представил академика в дурацком обличье. Воспроизведем то, что предшествовало цитате Марра в сталинской статье, рассчитывая на снисходительность современного читателя к специфической форме выражения неординарных мыслей великого косноязычного лингвиста. Беря на себя смелость давать столь высокую оценку научной деятельности Марра после уничижительной критики почетного академика И.В. Сталина и других выдающихся ученых, я всего лишь следую за академиком Б.Б. Пиотровским (и другими лингвистами – сторонниками Марра), близко наблюдавшим и учившимся у Марра, а в преклонные годы вспоминавшим: «Лекции были трудными, так как гениальный ученый не всегда мог отделить второстепенное от самого существенного и слишком прямолинейно применял “историзм”, с чем было трудно согласиться. Но как историк культуры он развил учение о семантике, которое явно выходило за рамки языкознания» {532} .
Так все-таки гений или вульгаризатор и даже – шарлатан? Судите сами, постаравшись непредвзято вникнуть в марровский текст-ворожбу:
«Каков же будет язык, единый язык будущего бесклассового общества, а с ним роль мышления?
За многие сотни тысяч лет, миллиона три, сменились орудия производства стандартизированных языков, при учете мышления качественно четырех языков: ручного языка, победившего комплексный не дифференцированный пантомимо-мимическо-звуковой пиктографический со зрительным мышлением; локализовав мышление в правой руке, ручной язык взял верх и, стандартизированный, охватил весь мир; его сменил звуковой язык в первой стадии своего развития с тотемическим мышлением, космическим и микрокосмическим, развернутым в пределах возможностей ручной речи, на второй стадии – с формальным логическим мышлением, когда оно стало воспринимать мир аналитически, все более и более проникая в технику его построения и утрачивая чувства целого, синтез со сменой орудия мышления (всего тела, рук и лица, полости рта и звуков), орудия восприятия (сердца, ушей) и локализация мышления в правой руке (в сердце и, наконец, в голове).
На всех стадиях мышление неразлучно с языком, одинаково с ним изменчиво, но, будучи также одинаково с языком коллективно, мышление с языком расходится техникой, качеством, количественным охватом своей службы. Язык в действии обслуживает лишь актуальный коллектив, притом в различных пределах в зависимости от технических слуховых или зрительных средств распространения речи, тогда как для мышления физических пределов нет, пределы же замыкания – временны, поскольку они и во времени и в пространстве отодвигаются или совершенно снимаются с расширением и углублением опытных знаний. Язык подвержен воздействию окружения непосредственно или при посредстве слуховой передачи лишь в современности, а в прошлом, как и в будущем, его отношения реализуются только письмом, с определенной стадии закабалившим живой язык, а мышление, не имея иных способов выявления, как язык или его замена, не имеет, кроме пределов своих знаний, никаких препон для общения со всем миром и прошлым, и будущим: мышление, действуя как надстройка базиса, творило в ней, надстройке, собственно лепило то, чего никто не постигал, материально лепила мифы, зачатки мировоззрения и эпоса» {533} . Затем уже шли те фразы, которые привел Сталин, но и они даны им в усеченном виде. Опущенную Сталином фразу я выделил: «Язык существует, лишь поскольку он выявляется в звуках; действие мышления происходит и без выявления. У языка, как звучания, имеется центр выявления, центр работы мышления имеет мозговую локализацию, но все это формально, особенно звукопроизводство, всегда сочетаемое с мышлением или с продукциею мышления. Язык (звуковой) стал ныне уже сдавать свои функции новейшим изобретениям, побеждающим безоговорочно пространство, а мышление идет в гору от неиспользованных его накоплений в прошлом и новых стяжений и имеет сместить и заменить полностью язык. Будущий язык – мышление, растущее в свободной от природной материи технике. Перед ним не устоять никакому языку, даже звуковому, все-таки связанному с нормами природы» {534} .
