1930 год стал поворотным в области латинизации народов СССР. Внешним поводом послужила статья А.В. Луначарского «Латинизация русской письменности», опубликованная в «Красной газете» в январе того же года {225} . Незадолго до этой публикации Луначарский был смещен с поста наркома по делам просвещения РСФСР. Мотивы, заставившие выступить соратника Ленина, а теперь полуопального бывшего наркома с идеей латинизации русской письменности только в 1930 году, не совсем ясны. В сталинской внутренней политике все ощутимее проявлялась тенденция отказа от идей мировой революции. Все чаще раздавались голоса, требовавшие тотальной замены введенной ранее латиницы на кириллицу. И именно в это время Луначарский, к которому Сталин относился с откровенным пренебрежением, выступает со статьей « Латинизация русской письменности», в которой высказывает радикальные идеи. Скорее всего, это было начало давно запланированной акции, которую новое руководство Наркомпроса упустило из виду.
Отметим, что некоторые восточные народы имели давнюю письменную традицию на арабской основе. Луначарский разъяснял: «И тем не менее мусульманские народности Востока, исторически усвоившие арабский шрифт, немало страдали от этого обстоятельства. Шрифт древнеарабской литературы приспособился к соответственным условиям культуры и, с трудом могущий отразить новую культуру, очень трудно усвояемую и отделяющую народы Востока от европейской культуры, шрифт этот, конечно, был вспомогательным средством для задержки всякого прогресса и пользовался при этом поддержкой всех реакционных классов и в особенности духовенства. Наркомпрос РСФСР, встретившись с проблемой латинизации письменности всех этих народов, шел вперед с чрезвычайной осмотрительностью. Он прекрасно понимал, как легко могут быть использованы против Советской власти эти новшества, которым старались придать характер желания отторгнуть массы от их собственной культуры и от их веры. Сторонники старины всячески внушали массам, что в латинизации сказывается высокомерное отношение западных людей к Востоку с его своеобразной и “бесценной”, непонятной для “гяуров”, культурой. Значительным облегчением в этом деле было присоединение к этой реформе турецкого правительства, которое с большой энергией начало проводить у себя параллельную латинизацию. Это сразу отбило возможность для всяких пантюркистов играть политическую игру на фоне якобы верности старой культуре, чисто мусульманской и турецкой, и объяснять латинизацию шрифтов “гонением” на эту старую культуру со стороны большевиков.
Но и помимо помощи, которая была оказана таким образом нам турецким правительством, дело латинизации шло быстрым шагом, так как само население легко замечало огромные выгоды, отсюда проистекавшие. Письменность крайне упрощалась, и, приобретая ее для своего родного языка, каждый гражданин из восточных республик и наций уже тем самым перебрасывал довольно прочный мост к усвоению общего алфавита, на котором пишут огромное большинство культурных народов. При моих разговорах с представителем Японии о состоянии у них этой реформы я убедился, что там значительного количества сторонников латинизации нет. Трудный, берущий свое начало в еще более трудной китайской грамоте, алфавит японцев остается для них признаком их оригинальности, и, кроме того, на нем имеется огромное количество уже изданных книг и больших библиотек – поэтому массовый переход на латинский шрифт означал бы, по мнению образованного японца, с которым я говорил, большой экономический разрыв. “Некоторым, – говорил он, – пришлось бы учить детей обоим алфавитам для того, чтобы не ограничивать их употреблением только книг нового издания, которых в первые годы по необходимости будет недостаточно”.
По отношению к нашим восточным народам это было не так. Никаких больших книгохранилищ у них не было, да и, попросту сказать, та литература, которая имеется на арабском языке, при всей своей исторической ценности, большой ценности практической не представляет, и народам этим все равно приходится развивать новое издательство не только потому, что надо создавать много книг на новом алфавите, но и потому, что надо создать побольше книг нового содержания. Недавняя выставка латинского алфавита восточных народов, имевшая место в залах Коммунистической Академии, показала, какие большие успехи в этом отношении достигнуты. И для нас, “инородцев” по отношению к мусульманским народам, возникло большое облегчение к изучению их языков.
Лермонтов как-то сказал, что тюркский язык является ключом для всего Ближнего Востока. Это положение остается в силе и теперь. Изучить тюркский язык через арабский шрифт было непомерно трудно, изучить же по нынешнему шрифту вовсе не трудно. А между тем каждый гражданин СССР, желающий быть по-настоящему образованным, должен, по моему мнению, изучить тюркский язык, так как на нем говорят десятки миллионов наших граждан, десятки миллионов людей, находящихся за границей нашего Союза, если принять во внимание, что отдельные языки – татарский, турецкий, узбекский и т. д. – представляют собой только не очень отличный вариант общего языка. В связи со всем этим возникает вопрос и о латинизации нашего русского шрифта. Припомним, прежде всего, как произошла и та довольно солидная реформа письменности, которая была проведена непосредственно после Октябрьской Революции и которая возбуждает до сих пор скрежет зубовный у эмигрантов.
Потребность или сознание необходимости облегчить нелепый, отягченный всякими историческими пережитками, дореволюционный алфавит возникала у всех мало-мальски культурных людей. В Академии Наук шла подготовительная работа. Кадетский министр Мануйлов, опираясь на работу комиссии академика Шахматова, уже подготовил введение нового алфавита именно этого типа, который был на самом деле введен Советским Правительством.
Советское Правительство прекрасно отдавало себе отчет в том, что при всей продуманности этой реформы в ней было, по самой половинчатости своей, что-то, так сказать, “февральское”, а не октябрьское. Я, конечно, самым внимательным образом советовался с Владимиром Ильичем Лениным перед тем, как ввести этот алфавит и это правописание. Вот что по этому поводу сказал мне Ленин. Я стараюсь передать его слова возможно точнее.
“Если мы сейчас не введем необходимой реформы – это будет очень плохо, ибо и в этом, как и в введении, например, метрической системы и григорианского календаря, мы должны сейчас же признать отмену разных остатков старины. Если мы наспех начнем осуществлять новый алфавит или наспех введем латинский, который ведь непременно нужно будет приспособить к нашему, то мы можем наделать ошибок и создать лишнее место, на которое будет устремляться критика, говоря о нашем варварстве и т. д. Я не сомневаюсь, что придет время для латинизации русского шрифта, но сейчас наспех действовать будет неосмотрительно. Против академической орфографии, предлагаемой комиссией авторитетных ученых, никто не посмеет сказать ни слова, как никто не посмеет возражать против введения календаря. Поэтому вводите ее (новую орфографию) поскорее. А в будущем можно заняться, собрав для этого авторитетные силы, и разработкой вопросов латинизации. В более спокойное время, когда мы окрепнем, все это представит собой незначительные трудности”.
Такова была инструкция, которая дана была нам вождем. После этого мы немедленно законодательным путем ввели новый алфавит. Увы, оказалось, не так-то легко осуществить его в жизни. На декрет, можно сказать, никто даже ухом не повел, и даже наши собственные газеты издавались по старому алфавиту.
