В течение жизни количество сосуществующих сталинских образов только возрастает. Весь этот душевный хоровод для окружающих и современников не всегда заметен, а если и замечается, то его механизм и последовательность остаются непонятны и потому кажутся парадоксальными. Сегодня он Коба, завтра Иванов, послезавтра Ленин, царь Петр или сам Господь… Иногда в одном и том же образе он находится годами. Иногда параллельно с этим образом он включен в целый ряд других, с прямо противоположными эмоциональными и этическими зарядами. А где же Джугашвили? Где Сталин? Где наш уникальный исторический герой?
Не будем торопиться. Сначала рассмотрим хотя бы то, что в нем все же было первично-подлинным, а затем (скорее всего, в следующей книге) – как сложились основные сталинские личины, среди которых были особенно значимы по-своему понятые образы исторических героев. Тогда и рассмотрим, каким он видел себя в истории, как он прожил в различных образах и оболочках, то есть воссоздадим историю сталинской души, по возможности отвлекаясь от ее связей с телом. Сейчас же поговорим о Кобе подлинном.
* * *
Почему-то никто не замечает того, что Сталин был необыкновенно романтической натурой. Не только романтиком в юности, когда у него, как и у большинства нормальных людей, молодая кровь и отсутствие сомнений переполняют жизнь, какая бы она ни была. Он был романтиком до последнего своего вздоха. А это состояние души, столь милое российскому интеллигенту как XIX, так и XX века, столкнувшись с грубой прозой жизни, может обернуться и так и эдак. В этом случае многое зависит от силы захваченности души доминирующим образом или комплексом образов в сочетании с реальными жизненными условиями. Романтическое состояние души может стать источником потрясающих открытий в природе, в обществе, в себе самом, в других. Талант всегда романтичен. Только романтик может ставить перед собой цели, для достижения которых нет и как будто не предвидится реальных условий. Истинному романтическому герою кто-то помогает как бы исподволь. Так незримо помогали боги Олимпа наивным героям Древней Эллады. И как у него, у прирожденного романтика, все получается легко, как бы невзначай. Но никто не догадывается о том, через какие сомнения и страхи приходится ему пройти. Сомнения погребены глубоко внутри, а для всех остальных, как хрипел на отрогах Кавказа один из самых романтических бардов конца XX века: «Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там…»
Любая революция делается романтиками, тем более революция социальная. Но идти впереди, быть вождем и вести всех за собой, не проявляя откровенного страха, можно и в бездну. Сталин был прирожденным романтиком.
В юности он – прилежный семинарист и нежный сентиментальный поэт. В традициях восточной поэзии пишет о соловьях и розе, риторически признается в любви к «малой» родине и очень назидательно адресует все это своим сверстникам. Вот образчик его юношеских поэтических утех:
…Пел жаворонок в синеве,
Взлетая выше облаков,
И сладкозвучный соловей
Пел детям песню из кустов:
«Цвети, о Грузия моя!
Пусть мир царит в родном краю!
А вы учебою, друзья,
Прославьте Родину свою»
[253].
Неизвестно, продолжал ли он «грешить» и в зрелые годы писанием стихов, но, без сомнения, как большинство романтичных людей, не имеющих серьезного поэтического дара, он остался на всю жизнь ценителем поэзии, художественной литературы, знатоком стиля.
Впоследствии Сталин стеснялся своих стихов и чаще возражал против их перепечатки услужливыми издательствами. Но в помпезном юбилейном сборнике «Сталин. К шестидесятилетию со дня рождения», контрольный экземпляр которого сохранился в его библиотеке, Кобе-поэту, ценителю грузинской поэзии и фольклора, посвящено несколько страниц. В частности, говорилось: «Сосо очень хорошо знал грузинских писателей. Очень любил Шота Руставели, Важа Пшавела.
О его любви к поэзии говорит тот малоизвестный факт, что товарищ Сталин писал очень хорошие стихи. Эти стихи печатались в газете “Иверия” в 1895 году за подписью “Сосело”.
В одном из этих стихов он писал:
И знай, – кто пал, как прах, на землю,
Кто был когда-то угнетен,
Тот станет выше гор великих,
Надеждой яркой окрылен.
(Перевод с грузинского А. Канчели)
Так писал шестнадцатилетний юноша, уверенный в том, что настанут другие дни, когда “кто был ничем, тот станет всем”.
Стихи молодого Сталина очень ценились передовой грузинской интеллигенцией, одно из его стихотворений было перепечатано в юбилейном сборнике, посвященном писателю Рафаэлю Эристави»
[254].
Ничего удивительного нет в том, что взрослеющий мальчик с тонкой поэтической душой, поющий в церковном хоре славу Духу Господню, постепенно, по мере взросления в жестоких социальных условиях, становился драчуном, грубияном, нищим неряхой, наивным революционным романтиком и, может быть, даже «распутником». В общем-то обычная эволюция будущего российского разночинца второй половины XIX века. Конечно же, только романтик может вступить в одну из самых тогда маленьких по численности и влиянию на Кавказе революционных групп – в РСДРП. И все лучшие годы отдать нелегальной работе, тюрьмам и ссылкам. Он не один такой идеалист. Все радикальные партии России того времени состоят из подобных людей. Но он революционный романтик определенного свойства. Джугашвили – революционер с ущемленным национальным достоинством. С юности для него национальное и социальное угнетение были понятиями неразрывными. Отсюда – годами накапливавшаяся зависть, а с ней и злость, порождающие желание любым путем изменить ситуацию. Угнетателями были русские, олицетворявшие неправедную силу Российской империи. Угнетателями были и грузины – те, что принадлежали к высшим и богатым классам и сословиям, служившие, как думали многие, в том числе и Сталин, верой и правдой интересам империи. С первых сознательных шагов все социальные проблемы он воспринимал на фоне национальных. Многонациональная Российская империя в XIX, XX веках и Россия в подкатившем XXI веке наводнена такими людьми. Россия удивительная страна, в которой представители всех наций, даже господствующей русской, считают себя хоть в чем-то национально обделенными.
О Сталине при жизни официально слагали романтические легенды, особенно любили печатать «сказы», живописали его «образ» в художественной литературе, на театральной сцене, кино и, конечно, в поэзии. Сталин, как натура романтическая и поэтическая, сам при случае, как мы уже не раз видели, с удовольствием прибегавший к выразительному речевому обороту или эмоциональному образу, весьма благосклонно относился к тем, кто умело использовал средства языка и искусства для описания истории его жизни и деяний, толковал его мысли и изречения. Охотников и своих и зарубежных была масса, но лишь немногие были допущены к подобному творчеству, а еще меньше смогли опубликовать свои произведения. В современном архиве Сталина хранится множество неопубликованных и увидевших свет документальных, художественных, научно-популярных, драматических, поэтических произведений, живописующих в основном дореволюционный период жизни вождя или его деяния в эпоху Гражданской войны. Невозможно перечислить всех: от крупнейших писателей и ученых до сельских учителей. Как правило, он лично давал санкцию на привлечение того или иного известного деятеля. Иногда длительное время, используя различные уловки и ухищрения, напористо добивался от признанных во всем мире мастеров своих жизнеописаний. Но бесконтрольного процесса не терпел, спонтанные попытки беспощадно пресекал, даже если мотивы были сугубо раболепными. В 1938 году, накануне очередного, 60-летнего юбилея, получило широкую огласку его письмо в издательство «Детская литература», подготовившего к печати книгу рассказов о его детстве. «Я решительно против, – писал он, – издания “Рассказов о детстве Сталина”. Книжка изобилует массой фактических поверхностей (так в тексте. – Б. И.), искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений. Автора ввели в заблуждение охотники до сказок, брехуны (может быть, “добросовестные” брехуны), подхалимы.
