Пятерых индейцев, включая двух военных вождей, захватили в плен. Кортес освободил вождей и направил их обратно в город с дарами, велев объяснить касикам, что он пришел с миром. К этому моменту он уже знал, что материковые индейцы слишком многочисленны, чтобы завоевать их силой. Каждый погибший испанец, каждая павшая лошадь были для него невосполнимой потерей. Дипломатия – железный кулак в бархатной перчатке, – только она могла стать ключом к завоеванию; Кортес первым из руководителей экспедиций в Индиях осознал это, а его характер и подготовка были таковы, что позволили осуществить намеченное. Обман и вероломство были понятны и индейцам – они были частью и их натуры. Индейцы направили в лагерь испанцев несколько рабов в изорванных одеждах с зачерненными лицами и немного продовольствия в подарок, однако Агилар, успевший уже понять, как мыслит его предводитель, отправил их обратно с требованием, чтобы касики пришли сами и принесли надлежащие дары. Они пришли на следующее утро с птицей, рыбой, фруктами и маисовыми лепешками, а также с просьбой, чтобы им позволили похоронить их мертвых, пока жаркое солнце не заставило тела разлагаться или их не съели ягуары. Индейцы потеряли убитыми около восьмисот человек. Кортес воспользовался случаем устроить демонстрацию.
Всего пришло тридцать касиков, и он принял их в полдень около своей палатки. Было очень жарко и тихо, в воздухе стоял тяжелый запах копаля, который жгли индейцы, окуривая собравшихся испанцев. За палаткой, возле которой стояли касики, была спрятана только что ожеребившаяся кобыла. После того как Кортес ошеломил касиков упреками, продемонстрировал им свой гнев и заявил, что все они вассалы могущественного императора Карла, он подал сигнал, и совсем рядом выпалила самая большая пушка. Вперед вывели самого горячего жеребца во всей флотилии, и он, чуя кобылу, рыл копытом землю и ржал, дико закатывая глаза и глядя прямо на индейцев.
Все это выглядело очень по-детски, очень театрально, и тем не менее это была сильнейшая и наиболее эффективная демонстрация силы – ведь рядом с Кортесом ряд за рядом стояли его вооруженные люди, а вблизи берега виднелись большие корабли. Касики были в ужасе.
Результатом всего этого стал мир и изобилие пищи. Но Кортес не довольствовался локальным выигрышем. Он знал, что у индейцев есть рисуночное письмо и что все, что он делает и говорит на побережье, докладывается посредством его в центр; в рисунках поставленная им сцена должна была выглядеть особенно эффектно. Фактически это была пропаганда по типу «холодной войны», и в царивших тогда обстоятельствах, о которых Кортес не имел никакого понятия, она должна была оказаться совершенно сокрушительной.
Для колонизаторских методов Кортеса вполне характерно, что первым же приказом он велел касикам вернуть людей в город в знак мира. Этот жест и обеспечивавшаяся им атмосфера нормальной жизни играли важную роль в его планах. Также он приказал индейцам бросить своих идолов. И здесь было не меньше политики, чем стремления обратить в свою веру, поскольку разрушение символов унаследованной от отцов веры подрубало самые корни уверенности индейцев. Кортес показал индейцам картинку Богоматери и Младенца, и они с абсолютной покорностью попросили отдать ее им, чтобы они могли хранить ее. Как всегда, он сумел таким образом срежиссировать эту сцену, что просьба поступила от самих индейцев, и вот тогда он воздвиг алтарь и установил большой крест. Изучая индейцев, он понял и причину их враждебности – на битву их толкнул касик Чампотона. Кортес приказал, чтобы этого человека доставили к нему. Их ответ был поразителен: тот касик уже был принесен в жертву за то, что дал такой плохой совет! На следующий день город был переименован в Санта-Мария-дела-Виктория, крест установлен, и капеллан экспедиции фрей
[23] Бартоломе де Ольмедо отслужил мессу в присутствии всех важных людей города, а затем крестил их.
Кортес не забывал и о финансовой стороне экспедиции. Однако каждый раз, когда он требовал в дар золото или драгоценности, ему отвечали словами «Кулуа» и «Мехико».
В то время эти слова для него ничего не значили. Тем не менее ему подарили двадцать женщин, и, памятуя о запрещении его людям сожительствовать с язычницами, он велел их всех крестить и раздал своим капитанам. Тогда он не сознавал этого, но эти подаренные женщины были для него гораздо ценнее золота, поскольку среди них была «знатная леди и касик над городами и вассалами с самого своего детства». В крещении она получила имя Марина, а в связи с высоким рождением ее называют всегда только доньей Мариной. Поскольку она была хороша собой и к тому же принцесса, Кортес отдал ее своему другу Алонсо Эрнандесу Пуэртокарреро. На протяжении всей кампании Кортес твердо придерживался буквы инструкций, касающихся сожительства с аборигенками. Сначала их следует крестить, и тогда они приобретают статус barragana – своеобразный испанский термин, в сущности означавший легальный институт любовниц. Таким образом донья Марина стала женой Пуэртокарреро в глазах всех, кроме церкви. Этой энергичной и умной женщине, быстро выучившей испанский, суждено было оказать огромное влияние на историю конкисты, поскольку она говорила на языке науатль, на котором говорили ацтеки как Кулуа, так и Мехико. Агилар говорил только по-табаскански, так что по мере продвижения экспедиции в глубь материка донья Марина заменяла и вскоре сменила его в качестве «языка» Кортеса.
Флотилия отплыла в понедельник перед Пасхой и четыре дня спустя прибыла в Сан-Хуан-де-Улуа, где Аламинос поставил суда на якорь под высоким берегом острова, в месте, защищенном от северных шквальных ветров. Две пироги отошли от берега и направились непосредственно к флагману. Для индейцев вся эта сцена, должно быть, выглядела совершенно фантастически: огромные караки с высоко поднятыми носом и кормой тихо скользили по спокойным водам, остававшимся прежде, если не считать визита Грихальвы, пустынными на протяжении столетий, а в центре шел корабль Кортеса с королевским штандартом и играющими в солнечных лучах вымпелами.
От этих индейцев Кортес впервые услышал внушающее ужас имя Моктесумы (см. Примечания автора). Их хозяин, сказали они, является слугой этого великого короля, он послал их узнать цель визита испанцев и снабдить их всем необходимым. В отличие от жителей Табаско они пришли с миром, и это показалось хорошим предзнаменованием, хотя Кортес должен был сознавать, что это посольство озабочено не столько установлением дружеских отношений, сколько прощупыванием силы вторгшегося войска.
К Страстной пятнице все испанцы успели высадиться на берег с пушками и лошадьми. Воздвигнув алтарь, они выслушали мессу среди ослепительного жара песчаных дюн и принялись за работу – заготовку леса и сооружение лагеря. В субботу им уже помогало множество индейцев, явившихся в лагерь с дарами, состоявшими из провизии – птицы, маисовых лепешек и слив, для которых как раз наступил сезон, – и некоторого количества золотых украшений. Послал их Куитлальпиток, управлявший этой провинцией от имени Моктесумы. Оказалось, что именно он год назад нанес визит Грихальве. Он и Теудильи, еще один из чиновников Моктесумы, прибыли в лагерь в пасхальное воскресенье и привезли в дар еще больше продуктов, среди которых на этот раз были и овощи. В те времена цингу считали заразной болезнью, вроде чумы или проказы. Тысячи моряков обречены были умереть в агонии в течение последующих двухсот пятидесяти лет из-за недостатка витамина С в их рационе, однако в Мексике фрукты и овощи были всегда доступны, поэтому хотя бы с этой напастью Кортесу и его людям не пришлось иметь дела.
