После полного разбора диспозиции и инструктирования каждого солдата отслужили мессу, «и все с энтузиазмом присоединились к гимну «Exsurge, Domine». После этого все разошлись по своим постам. Медленно текли часы, и солдаты провели их, обдумывая все преимущества противника и собственные слабые места. Только после полудня наблюдатели доложили, что Инка двинулся. Находясь на расстоянии полумили, процессия внезапно остановилась. Стали появляться первые палатки. Наконец прибыли новости, что Инка не войдет в Кахамарку раньше следующего дня. Однако к этому моменту напряжение ожидания стало невыносимым.
Педро Писарро, паж и родственник генерала, пишет, что ответ его господина Атауальпе «осуждал изменение его намерений», что «он обеспечил все для его приема и ожидал, что будет ужинать с ним в этот вечер». Однако в ответе должно было содержаться что-то еще, что-то более важное, что могло убедить Атауальпу явиться в Кахамарку безоружным. Прескотт пишет: «Он был абсолютным властителем в собственной империи, и он, вероятно, не мог поверить в дерзость, с которой горстка людей задумала нападение на могущественного монарха посреди его победоносной армии». Великий историк мрачно добавляет: «Он не знал нрава испанцев». Эта неспособность индейцев осознать владевшую вторгшимися чужаками одержимость – постоянно повторяющийся мотив в истории конкисты; а ведь и ацтеки, и инки были так же малочисленны, когда начинали строить свою империю. Единственное возможное объяснение – то, что абсолютная власть ослепляет деспота и заставляет его забыть историю собственного народа.
Итак, солнце инков закатилось за вершины Анд. Атауальпа безоружным пришел в Кахамарку. И в тот вечер он действительно ужинал с Писарро, в качестве его пленника, в одном из залов центральной площади, где были безжалостно перебиты его люди. В воздухе витал запах смерти и крови. И будто бы он сказал: «Такова военная удача», – как мавры Гранады сказали бы: «Такова воля Аллаха». Однако эта фраза, так же как и то, что Атауальпа выразил восхищение хитростью Писарро, представляет собой конечно же интерпретацию испанских историков, призванную поддержать мнение о том, что Писарро, сделав то, что сделал, только предвосхитил жестокие намерения самого Атауальпы. Херес очень старательно объясняет, что все спутники Инки скрывали оружие под хлопковыми рубахами, в том числе камни и пращи, «и все это наводило на мысль о предательских замыслах».
Каковы бы ни были намерения индейцев – ведь нет никакой уверенности в том, что они действительно замышляли уничтожить испанцев, – однако поведение Атауальпы в плену не вызывает у нас и тени того сочувствия, которое мы испытываем к Моктесуме. История завоевания Перу вызывает удивление и грусть, так как пассивность настолько была в крови перуанских индейцев, что они утратили всякую инициативу и потеряли волю к сопротивлению. В Кахамарке испанцам позволили разграбить лагерь и угнать огромные стада домашних животных, собранные пастухами в качестве провианта для армии инков. Индейские воины, казалось, были ошеломлены до полной неподвижности; в конце концов они просто разбежались, не сделав никакой попытки освободить Атауальпу.
Это было невероятно: Писарро внезапно обнаружил, что перед ним открыта громадная империя! Добиться этого помог исключительно счастливый случай, и ни один испанец при этом не погиб. В самом деле, никто не был даже ранен, кроме самого Писарро, слегка поранившего мечом руку, защищая Атауальпу от своих пришедших в неистовство солдат.
«В королевских банях они обнаружили пять тысяч женщин, которыми они не преминули воспользоваться, несмотря на то что женщины были печальными и усталыми; они захватили множество отличных больших палаток и всевозможную провизию, а также одежду, скатерти, ценную столовую утварь и вазы, одна из которых весила сто килограммов в золоте; одна столовая утварь Атауальпы, изготовленная исключительно из золота и серебра, стоила сто тысяч дукатов».
Считая жен и слуг Атауальпы, испанцы пригнали в лагерь так много индейцев и индианок, что даже пехотинцы обзавелись свитой слуг. Однако их больше интересовали золото и серебро, захваченные в павильонах Инки и палатках его орехоне; было собрано множество очень больших и очень тяжелых блюд, а также несколько необычайно крупных изумрудов.
Атауальпа, похоже, не предпринял никаких попыток связаться со своими генералами в Куско и отдать им приказ уничтожить испанцев – вероятно, он получил предупреждение, что подобные действия будут стоить ему жизни. Напротив, он поторопился воспользоваться алчностью испанцев за счет своего народа. Он предложил в обмен на свою свободу наполнить один из залов золотом «на высоту вытянутой руки».
Так Писарро оказался в таком же положении, в каком сорока пятью годами раньше оказался Фердинанд после взятия Малаги, – он потребовал с побежденных выкуп. Как и Фердинанд, он был убежден, что такой громадный выкуп собрать невозможно, ведь зал имел 22 фута в длину и 17 в ширину, а красную линию вдоль стен он сам провел на высоте более 7 футов от пола. Тем не менее, пытаясь купить свободу своего короля, индейцы должны были сами собрать и привезти испанцам все богатства империи, вместо того чтобы скрывать их. Чтобы сделать условия договора еще более невыполнимыми, Писарро настоял на том, чтобы в дополнение к «золотому» залу соседний зал несколько меньшего размера был дважды заполнен серебром.
Атауальпа согласился, настояв только на том, чтобы золото и серебро укладывалось в той форме, в какой будет привезено, и что его людям дадут два месяца на доставку сокровищ. Условия выкупа были заверены нотариусом, и Атауальпа немедленно отдал необходимые инструкции своим бегунам.
Таким способом Атауальпа выиграл время. Удивительно, но он, похоже, не сомневался, что Писарро выполнит условия договора. Можно предположить, что он надеялся за эти два месяца каким-то образом бежать, присоединиться к основным силам своей армии и перебить испанцев – надежды эти, по всей видимости, основывались на его знании своих людей. И здесь он снова недооценил испанцев, и особенно их лидера, чья крестьянская хитрость не уступала его собственной.
Как только приказ о доставке сокровищ был отдан, Писарро выложил свой второй козырь. Свободу Атауальпе можно и вернуть, но если придется его освободить, нет никакой необходимости освобождать его как Инку. Ведь жив был подлинный, прирожденный Инка, и Гарсиласо, возможно, прав, когда пишет, что де Сото и дель Барко по пути в Куско посетили Уаскара и что после разговора о несправедливости, причиненной ему братом, Уаскар предложил внести тройной по сравнению с Атауальпой выкуп: «… я заполню эту комнату не до проведенной на стене линии, а до самого потолка, ибо я знаю, где спрятаны несметные сокровища, собранные моим отцом и его предшественниками, тогда как мой брат этого не знает и потому может только лишить храмы их украшений, чтобы выполнить обещанное».
Это предложение, дойдя до Писарро, наверняка должно было стать известным Атауальпе, и Сарате, возможно, прав в своем предположении, что Атауальпа, пытаясь выяснить возможную реакцию испанского генерала на смерть Уаскара, сделал вид, будто это уже произошло, и изобразил грусть по поводу этого известия:
«Губернатор, услышав его печальные вздохи, утешил его и велел ему приободриться, добавив при этом, что смерть – вещь естественная… Когда Атауальпа понял, что губернатор легко воспринял эту весть, он твердо вознамерился осуществить то, что задумал, и передал тайно военачальникам, охранявшим Уаскара, недвусмысленное повеление убить его, которое было исполнено так быстро, что и по сей день остается неизвестным наверняка, был ли он убит уже тогда, когда Атауальпа притворно изображал скорбь, или после этого. Основная ответственность за это была возложена на де Сото и Педро дель Барко, которые так точно следовали инструкциям во время путешествия в Куско».
