– Что? Цирк приехал?
Пытаясь вывернуться из туго связавших меня лент, я дергала плечами и извивалась всем телом, производя, должно быть, приятное впечатление для мужских глаз. Зрачки горбуна заблестели, и он ухмыльнулся одним уголком губ, но кнут свистнул снова и перепоясал нахала прямо по горбу.
– Куда пялишься, скотина? – процедил генерал. – Я тебя на кол посажу, собаку! Распоясались, твари! Живей высказал почтение ее сиятельству герцогине Мейердорфской!
Горбун надсадно задышал, кривясь от боли и держась за пострадавшую спину, согнулся в поклоне, промычав что-то невразумительное.
– А теперь пшел вон, свинья! – Генерал пнул горбуна под зад и, сжав мне руку выше локтя своими жесткими пальцами, потащил по аллее.
– Вы так обращаетесь со всеми женщинами? – спросила я, когда горбун с рычащей виверной остались позади.
Каменный двор, почти полностью лишенный растительности, со стенами, увитыми сухим плющом, походил на колодец и навевал жуть.
– Со всеми, – сквозь зубы ответил генерал.
– Почему?
– Слишком много болтают.
– Но вы еще меня не знаете!
– Знаю достаточно, чтобы уже захотеть отрезать ваш язык.
Я вспыхнула, но промолчала. Мы свернули на боковую аллею, и тут я увидела первую статую. Сделанная из грубого ноздреватого камня, она изображала молодую женщину со стертыми чертами лица, ладони крепко прижаты к груди, голова слегка откинута назад, нагое тело до пояса обвил плющ. Я остановилась, холодея от странного предчувствия, и не могла оторвать взгляд. Мне показалось, что выемка в нижней части ее лица раньше была распахнутым в крике ртом.
– Любуетесь? – раздался тихий голос генерала. Он встал рядом, нагнув голову и нервно постукивая по бедру рукоятью хлыста. – Это Жоржетта, моя первая жена.
– А… – только и смогла выдавить я.
Его губы изогнула жуткая усмешка.
– Я еще был молод и неопытен и убивал быстро, слишком быстро. Поначалу это было очень неприятно. Теперь… теперь даже немного скучно.
– За что? – шепотом спросила я.
Жуткая фигура с изъеденными коррозией очертаниями вызывала во мне страх.
– Ни за что, – равнодушно отозвался генерал. – Идемте, фройлен, я устал и хочу принять ванну.
Он потянул меня по аллее, выложенной темной брусчаткой и усаженной шиповником. Через несколько шагов мне попалась вторая фигура – она сохранилась лучше первой и тоже была обнаженной, одной ладонью девушка прикрывалась внизу, вторую тянула к высокой груди, окаменевшие глаза смотрели с тоской, пышный водопад волос катился за спину и тоже окаменел. За второй девушкой стояла третья – в пеньюаре, за ней – четвертая, пятая…
– Эту зовут Агата, – буднично говорил генерал, чеканно отбивая по брусчатке шаг, и его слова были такими же четкими и ледяными. – Бедняжка боялась мышей, но василиск страшнее любого мышонка, не так ли, фройлен? А это маленькая Гретхен, слышали бы вы, как она кричала. – Генерал поморщился и потащил меня быстрее, словно желая поскорее миновать это жуткое место. – Там стоят Катерина и Луиза. Они даже чем-то неуловимо похожи. Обе румяные и живые… были. А вот эта прелестница – Тереза. Видите, как она нахмурена? О, это не девица, а сущее наказание! Дочь громовержца, не иначе! По темпераменту вы с ней похожи, моя дорогая Мэрион. Вот только Тереза бесновалась, лишь оказавшись в моем замке, вы же устроили представление прилюдно, да еще сумели сбежать… – Он покачал головой. – Глупо, моя фройлен. Вернее, уже фрау Кёне-Мейердорф. Вы ведь понимаете, насколько это глупо?
Он не дал мне возможности ответить и махнул рукой при виде пожилого господина в комбинезоне садовника. Мужчина рыхлил землю, очищая ее от сорняков, но часто останавливался и протирал лысину широким клетчатым платком.
– Как дела, Бруно? Все ли готово? – крикнул генерал.
– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, – дребезжащим голосом проговорил садовник. – Хвораю маленько, ревматизм замучил, едрить его в корень. Но к сроку будет готово. – Он щербато улыбнулся, и морщины лучиками разбежались от его маленьких выцветших глаз. – Прелестница какая, позвольте мне заметить, ваше сиятельство. Будет истинное украшение для вашей коллекции.
– Коллекции? – возмутилась я, но генерал увлек меня дальше, к каменной лестнице, упирающейся в массивные резные двери.
– Вы будете седьмой, моя дорогая жена, – серьезно пояснил генерал. – Бруно готовит место для вас.
Я оглянулась, и садовник снова вытерся платком и помахал рукой. Сердце оборвалось и ухнуло куда-то вниз, я сглотнула ком и тяжело задышала, страх и гнев разрывали меня на части.
– Зачем вы это делаете? – повторила я, вырывая руку. – Почему убиваете своих жен?
– Думаете, мне нравится делать это, фрау Кёне-Мейердорф? – с неприязнью проговорил генерал.
– А разве нет?
– Отнюдь, – возразил он. – Проклятие тяготеет надо мной с отрочества, я не властен над ним и не в силах ничего изменить.
– Вы могли бы не жениться, пока не проверите свои чувства!
– Это невозможно, дорогая. Я военный, генерал, а на войне промедление подобно смерти.
– Но здесь не война.
– Пока еще нет, пичужка. Пока нет. Но попробуйте дать слабину и увидите, как эти псы вцепятся в ваше горло, под угрозой мой титул и моя должность.
– Неужели титул и должность ценнее чужой жизни?
– Намного. Я родился сыном герцога, но все детство провел на мельнице, потому что моей матерью была дочь мельника. Мне пришлось через многое переступить, чтобы подняться на ту вершину, где я сейчас нахожусь.
Вспомнились слова Жюли о том, что генерал откусил голову старшему брату, и я облизала пересохшие губы, но все-таки не сдавалась.
– Вы могли бы не снимать очки во время брачной ночи.
– Мог бы, но как иначе узнаю, снялось проклятие или нет?
– В таком случае устройте фиктивный брак. Дайте, наконец, девушкам время, чтобы они полюбили вас! Добивайтесь этой любви! Вы…
Он остановился и крепко сжал мои руки, повернувшись лицом и нависнув надо мной, как скала.
– Думаете, я не делал этого? – сдерживая ярость, тихо заговорил он, сверкая золотыми точками в глубине бездонных очков. – Думаете, мы не пытались? Первую жену я задаривал подарками, покупал лучшие драгоценности и платья, носил на руках, закатывал балы, я клялся ей в вечной любви. Искренне и пылко. Но разве она полюбила меня? О, нет! Она любила только мой титул и мои деньги, вернее, деньги моего отца, будь он проклят. – Генерал заскрежетал зубами и сильнее сжал мои запястья. – Она клялась в вечной любви, но не смогла снять проклятия. Потом была Агата, руки которой я добивался не меньше полугода, и она тоже водила меня за нос, распространяя грязные сплетни за моей спиной. Как они все. И Гретхен, и Катерина, и Луиза, и Тереза. И теперь вы, моя дорогая Мэрион.
