– Вы не правы, пичужка. Я старый солдат, и любовь мне незнакома. И – раз, два… Не вертитесь, пичужка! Ровнее спину!
– Вот раскомандовались! – пыхтела я. – То встаньте, то не вертитесь. И почему вы все время зовете меня пичужкой?
– Потому что вы пичуга и есть, – ухмыльнулся генерал, плавно ведя меня по кругу. – Когда я впервые увидел вас, вы трепетали, что та птичка, попавшая в силок.
– Под вашим взглядом все трепещут, – возразила я и поспешно опустила глаза.
– Иногда это раздражает, – хмыкнул он и, перестав улыбаться, добавил тихо: – А иногда огорчает. – Выдержав паузу, продолжил, слегка замедлив шаг: – Вы знаете, Мэрион, я долго думал над вашими словами. Опиум позволяет заглянуть внутрь себя, остаться наедине со своими мыслями. Я оборачивался назад и видел только тьму и смерть. – Ладонь на моей талии дрогнула. – По законам Фессалии верховный главнокомандующий должен быть женат, но я устал и больше не хочу играть в эти придворные игры. Я оставлю вас в живых.
– Вот как! – Я едва не всплеснула руками. – Какая щедрость. Долго же вы думали, ваше сиятельство?
– Довольно долго. Решение принято еще до знакомства с вами, пичужка. Еще до того, как вас увидел, я решил, что сохраню вам жизнь.
– А что изменилось потом? Я имею в виду, когда вы грозили мне всеми карами в запертой комнате?
– Ровным счетом ничего, – твердо ответил генерал. – Вы знаете, это была случайность. Я вспылил, но не собирался снимать очки. А теперь не сделаю этого и подавно.
– Почему же, ваше сиятельство? – Мне захотелось заглянуть ему в глаза.
Теперь мы едва топтались на месте, рука супруга слегка поглаживала мою талию, а я сжимала его ладонь, горячую и крепкую, с одинаковой легкостью держащую и поводья виверны, и женщину. Говорят, глаза – зеркало души. Как жаль, что я не могу узнать, что сейчас творится в ней. Отгородившись от всего мира двумя темными стекляшками, Дитер словно и сам спрятался за броней, похоронил все живое и чувствующее, как похоронил старые письма и портреты родителей.
– Потому что у вас удивительная воля к свободе и жизни, – медленно проговорил он и остановился. – Я хорошо разбираюсь в людях. Будучи на поле боя, видел ненависть и страх, но видел и доблесть. Вы тоже воин, пичужка. – Я вздрогнула, ощутив поглаживание по щеке. – Вы сражаетесь за жизнь, и мне впервые хочется проиграть.
– Поэтому вы приказали прогнать меня? – Я скользнула взглядом по его очкам, где все еще сновали искры, выше, по болезненно изогнутым бровям и бледному лбу.
– Не прогнать, – мягко поправил Дитер. – Отпустить. Вы ведь хотели этого, не так ли?
– А вы?
Он молчал. Комнату окутала тишина, я слышала, как в унисон стучат наши сердца, и видела, как между бровями генерала пролегает складка.
– Дитер, – тихо позвала я, и он вздрогнул от звука собственного имени. – Вы хотите, чтобы я осталась?
Он дернул щекой, пальцы сжались на моей руке.
– Подумайте над ответом сами, Мэрион.
– И все-таки?
Я заглянула в его очки, и золотистые искры дрогнули и погасли, как догоревшие угли. Мое собственное отражение с испуганно распахнутыми глазами показалось настолько неуместным, что захотелось зажмуриться. Молчание длилось, натягивая меня, как струну. Генерал не отвечал. Тогда я привстала на цыпочках и, плотно сомкнув ресницы, дотронулась своими губами до его напряженных губ.
– А так? – шепотом спросила я.
Мир качнулся и провалился во тьму. Жидкое золото вспыхнуло и потекло по моим венам, сердце заколотилось быстрее. Дитер застонал и сжал меня в объятиях, целуя в ответ пылко и жадно, словно боялся не успеть насытиться мной, словно хотел удержать навсегда.
– Да, – хрипло между поцелуями повторял он. – Тысячу раз да!
Я затрепетала, чувствуя, как его ладони гладят меня поверх сорочки, и тонкая ткань была теперь ненужной и лишней. Скользя вниз, к моим напряженным бедрам, Дитер ласкал умело и нежно, так пианист касается клавиш любимого рояля, и тот отзывается музыкой, а я отзывалась стоном.
– Нам нужно остановиться, Мэрион, – вдруг выдохнул Дитер и с усилием оторвался от моих губ. – Еще не время… не сейчас…
– Но почему? – с обидой спросила я, еще покачиваясь на волнах наслаждения и не желая расставаться с негой. – Почему, Дитер?
Я распахнула глаза и увидела болезненную гримасу на его лице.
– Потому что не хочу больше смертей и траура, – в отчаянии проговорил Дитер. – На кону ваша безопасность и безопасность всей страны. И если… если вдруг вы погибнете…
Голос сорвался и упал до хрипа, золотое свечение в стеклах вспыхнуло и погасло, теперь очки темнели, как два колодца. Я ощущала его желание и его отчаяние, Дитер хотел любить меня, но боялся причинить боль, это сводило с ума, раздирало его надвое. Я почувствовала, как напряглись его мышцы, еще немного – и он развернется и быстро выйдет из комнаты, всегда отвергаемый людьми, умеющий приносить только боль и разрушение.
Медленно выдохнув, я опустила руки и спрятала лицо у Дитера на груди. Некоторое время он стоял, как статуя, только перекатывались под халатом мускулы. Потом осторожно обнял. Мы молчали, вжимаясь друг в друга и слушая, как в едином ритме колотятся сердца.
– Хорошо, – прошептала наконец я. – Вы правы. Завтра бал и встреча послов… так не будем спешить…
Золотистые огоньки снова вспыхнули и закружились в очках, генерал наклонился и шепнул на ухо:
– Признайтесь, дорогая Мэрион… все-таки вы полюбили меня?
Я дернула подбородком и лукаво ответила:
– И кто из нас спешит, дорогой Дитер? Подумайте над ответом сами. Только на этот раз без опиума, хорошо?
Глава 10
Бал Майской Розы
Хлопотнее предсвадебной подготовки только подготовка к королевскому балу.
С утра мне не дали поспать. Деятельная Марта и полусонная Жюли принесли легкий завтрак, а потом умывали меня, натирали тело, расчесывали волосы, словом, вертели, как фарфоровую куклу. Кудри зачесали вверх, украсили жемчужными нитями, а на спину спустили крупно завитые локоны. Глубоко декольтированное бальное платье ничуть не уступало свадебному и было украшено кружевами и жемчугом. Досаду вызывало лишь одно…
– И почему нельзя увидеть себя в зеркале? – пожаловалась я Жюли. – Вдруг я выгляжу как кикимора?
– Отнюдь, фрау, – весело улыбнулась та, уже не удивляясь, услышав непонятные слова и, видимо, считая это очередной блажью юной хозяйки. – Вы прекрасны.
– И как это проверить?
– Посмотритесь в очки его сиятельства, – все с той же улыбкой ответила хитрая служанка. – В них наверняка отразится любовь.
– Вот глупости, – покраснела я и, поднявшись со стульчика, прошлась по комнате.
