И Рафик понял, пощады ждать не придется, эти два стакана водки, наверное, самое простое и легкое, что ему пока еще пришлось пережить.
— Так ты говоришь, общак не брал?
— Не брал, — убежденно произнес Рафик.
— Но ведь хотел взять?
— Хотел, — признался Рафик.
— Вот видишь, хотел. А уже за одно это, лишь за то, что такая мысль шевельнулась в твоих гнилых мозгах, тебе надо голову открутить и выкинуть на съедение злым собакам.
Знаешь, какие собаки на зонах? У, злые, лютые! Они зека по запаху чуют, будь ты хоть в цивильном, хоть надушен, намазан, она все равно, стерва, бросается, как та проститутка на член, и грызет, грызет… Так что, лучше ты об этом не думай, зона для тебя — курорт. Я же тебе уже говорил, Рафик, что там братва без подогрева. Ты взял их общак, а они сейчас голодные, даже чайку попить не могут.
— Не брал, не брал я, Михара! Слышишь, не брал! — с явно выраженным кавказским акцентом произнес Рафик, и говорил он это так, что Михара понял: действительно, Рафик до общака не добрался.
«Но кто же тогда мог взять?»
Ведь Рафик — это последняя надежда и Чекана, и Михары, и вообще всей братвы, всех тех, кто по крупицам его собирал, отстегивая долю.
— Значит, не брал? А Резаного за что погубил, семью его, жену молодую, племянника? Как тебе не стыдно, ишак ты мусульманский, шайтан ты!
Рафик молчал, понимая, что будет лучше не произносить пока ни слова. Алкоголь уже туманил голову, смягчал боль, которая буквально пронизывала все тело.
— Значит, давай договоримся так, — громко сказал Михара, — я пока своих сюда не зову. Ты минут десять-пятнадцать подумай, а потом я вернусь. И ты расскажешь все, что знаешь, расскажешь, от кого узнал про общак, про Сашу Данилина, про его дом и семью. Все-все расскажешь, а я потом подумаю, и, может быть, ты еще поживешь немного. Правда, ребята очень жаждут спустить с тебя шкуру, содрать, как ты, наверное, сдирал трусы с проститутки. Так что все теперь, Рафик, в моих руках, вот в этих, — и Михара показал огромные ладони с сильными узловатыми пальцами, с мозолями. — В общем, посиди, подумай. А я пойду поговорю, успокою братву. И учти, мне с каждой минутой удерживать их все труднее и труднее. Они, ты же видел, прямо рвутся сюда. И уж если дорвутся до тебя, то мало, Рафик, не покажется, — Михара развернулся и неторопливо покинул сырое помещение с низким бетонным потолком.
Чекан нервно ходил у двери, куря одну сигарету за другой.
— Ну что? — взглянув на Михару, спросил он.
— Не брал он, Чекан, общака. Не брал, — шепотом сказал Михара так, чтобы никто не услышал.
— Точно не брал?
— Не брал, я тебе говорю. Да и сам подумай, если бы он прихватил общак, то с такими бабками его бы уже и след давным-давно простыл. Дал бы десять — двадцать тысяч тем же ментам, они бы сами его и вывезли.
— Да, похоже" Похоже, ты правду, как всегда, говоришь.
— Вот в том-то оно и дело, Чекан, что общак прихватил кто-то другой.
— Но кто? — воскликнул Чекан, сжимая руки в кулаки и выплевывая сигарету себе под ноги. — Про общак знали немногие. Ты знал, я знал.
— Но меня здесь не было, — криво усмехнулся Михарский.
— Ну, еще пять-шесть, десять от силы. Но все эти люди проверены и на такое не пойдут. Ведь всем жить хочется, на Резаного ни у кого бы рука не поднялась, кроме такого отморозка, как Магомедов. Ой, бля, — произнес Чекан, присаживаясь на корточки, обхватывая голову, — час от часу не легче.
— Думать надо, думать. Я ему дал время подумать, может, что и сболтнет.
— А если нет? — спросил Чекан.
— Тогда кончать его будем.
— Мы же менту пообещали.
— Что мы ему пообещали? — спросил Михара.
— Отдать Магомедова. Ведь он их человека замочил.
— Одним ментом меньше стало, нам же оно лучше, — спокойно и рассудительно сказал Михара.
— Ссориться я с ними не хочу, хотя и дружбы у меня с ними никогда не было.
— Знаю, — сказал Михара.
— Но слово держать надо, даже если его поганому менту дал.
— Надо, значит, надо. Только мы схитрим.
— Как?
— Погоди.
Четверть часа тянулись так долго, словно прошел целый день в изнурительно тяжелой физической работе.
Наконец Михара открыл дверь, и теперь они вошли уже вдвоем — он и Чекан.
— Ну что надумал, мил человек, что скажешь хорошего?
— Я и сам думал, — заплетающимся языком начал говорить Рафик, — если не я, то кто?
— Вот и подумай.
— Сам я узнал про общак от бывшего охранника Резаного, его мы потом с дружками убили.
— Ага, сука, значит, это он заложил! — произнес Чекан. — Я так и предполагал. Не мог же сам Резаный на каждом углу свистеть про общак?
— Не мог, — сказал Михара.
— А вот общака мы не взяли, — запинаясь, говорил Рафик. — Может быть, не подскочи ты, — Рафик мотнул головой в сторону Чекана, — Резаный и признался бы, где спрятаны деньги. Но не успел.
— А в больницу ты зачем к нему ходил?
— Как зачем, — усмехнулся Рафик, — он же меня видел, мог очухаться и все рассказать.
— Так-то оно так… — и Михаре, и Чекану становилось ясно, что Рафик общак не взял.
Есть какая-то иная сила, иные люди, а может быть, один человек, который смог провести вокруг пальца всех — и их авторитета, вора в законе, и ментов, и садиста Рафика Магомедова. Но кто же этот человек, которому все сходит с рук и который, возможно, сейчас пользуется их деньгами и живет припеваючи.
И тут Рафик сказал, вернее, даже обронил как бы обрывок своей мысли:
— А если во время операции под наркозом Резаный взболтнул, а?
— Резаный под наркозом?
— А если… Так он же в коме был. Кто его резал? — спросил Михара у Чекана.
— Надежный человек — Рычагов.
— Рычагов? Рычагов? Кто такой, почему не знаю?
— Да есть такой, в Клину, заведующий хирургическим отделением. Он многих из моих от смерти спас, дырки зашивает, будь здоров! Кости вправляет, он из меня пулю вытащил, было дело.
— Рычагов, Рычагов, доктор — не наш человек, — сказал Михара, ведь не по понятиям живет. Доктор — он и есть доктор, лепила — и есть лепила. А ты его…
— Что, — спросил Чекан (они разговаривали между собой, совершенно не обращая внимания на Рафика), — что я его?
— Ты его проверил?
Чекан покачал головой.
