Теперь же ему приходилось удивляться собственной пьяной прыти в любовном исступлении.
Он медленно полез в карман, вытащил очки и водрузил их на переносицу.
— Правильно, — услышал он сзади голос прокурора, — а то еще что плохо рассмотришь.
Юрий Михайлович ничего на это не ответил. В это время он на экране то чокался с Чеканом, то вяло тискал баб. Про себя Прошкин отметил, что кассета смонтирована, значит, не может явиться доказательством в суде.
Что-что, а такие тонкости он знал отлично. К рассмотрению может быть принят только несмонтированный вариант записи.
Чувства, которые ему приходилось сейчас испытывать, являлись как бы зеркальным отражением тех, которые он пережил в бане. На экране Прошкин испытывал оргазм, а созерцая это неприглядное зрелище, чувствовал, как холодеет его затылок, кровь останавливается в теле, а язык намертво прилипает к небу.
«Прошкин, — уговаривал он самого себя, — не умирай раньше расстрела, ясно? Ни о чем не спрашивай, только отвечай».
И тут ему вспомнилась фраза:
«Все, что будет сказано вами, может будет использовано против вас».
«Золотые слова, — подумал Прошкин, — все, что я могу сказать… Нет уж, я буду молчать, пусть спрашивает. А отвечать надо односложно и уклончиво».
Сюжеты поразили самого Юрия Михайловича, он и не подозревал, что так отвратительно выглядит со стороны, когда пьян и трахается с проститутками.
«Вот же падла какая-то камеру поставила! Неужто сам Чекан? Но какой ему смысл? Он сам кассету отдал или Чекана взяли? Нет, не могут его взять.., если бы его взяли, я бы об этом уже знал».
Картинка оборвалась так же неожиданно, как и началась.
— Вот, собственно, и все.
Экран телевизора погас, и тут же прокурор столицы окончательно перешел с Юрием Михайловичем на «вы»:
— И что вы об этом думаете?
Прошкин пожал плечами:
— Это грязная инсинуация, подделка.
— Я бы хотел в это поверить, — сказал прокурор, подсовывая акт, прикрывая рукой подписи. — Взгляните, здесь эксперты утверждают, что запись подлинная.
— Но она монтированная?
— Это вы точно заметили, Юрий Михайлович, монтированная. Но монтированная с подлинной записи. Я, конечно, понимаю, в суде это доказательством являться не может, да и криминалом баня, голые женщины не являются. Это, так сказать, частная жизнь отдельно взятого гражданина, который занимает не маленький пост. В свободное время вы, Юрий Михайлович, конечно же, можете располагать собой и своим телом по собственному усмотрению. Можете ходить в баню, париться, мыться, тереть себя мочалкой, можете трахаться. Но… — здесь прокурор смолк, и это молчание было красноречивее любых слов.
Прошкин еле сдерживался, чтобы не начать оправдываться. — Значит, так… Вы этого человека знаете?
— Какого? — спросил Прошкин.
— Мне снова включить запись?
— Нет, не надо.
— Так знаете или нет?
— Главное, что вы его знаете.
— Назовите его имя.
— Кличка, кажется, у него Чекан?
— Я думаю, его знают многие. Но ведь это все происходит не в тюрьме.
— Какой здесь криминал?
— Криминала, к счастью, большого нет, но ваш моральный облик…
— О боже, — всплеснул руками Юрий Михайлович, — неужели вы думаете, что такой дряни нельзя наснимать про кого-нибудь, занимающего…
— Конечно, можно, — сказал прокурор, — но представьте себе, что подумают люди, попади эта запись не ко мне на стол, а в какую-нибудь желтую газетенку. Они напечатают материал с биографиями, с послужными списками. Выбирать здесь есть из чего, и, уж поверьте, они выберут самые пикантные моменты видеозаписи и подадут все это так, что чертям станет тошно, что меня сразу же призовет к себе генпрокурор и начнет разбираться — какие люди работают в нашем аппарате и куда это я смотрю.
— А если не попадет?
— Она уже попала ко мне.
— Кто ее принес? — воскликнул Прошкин, начиная терять самообладание.
— Если сочту нужным, то вы узнаете.
«Значит, не знает, — обрадованно и судорожно подумал Прошкин. — Значит, кассету подбросили. Но только ли ему? Вот в чем вопрос, — и он понял, что вечером будет бояться включить телевизор. — А что если эту кассету подсунули его жене? Может, она сейчас сидит и смотрит? Тогда развод, тогда шум и дрязги. Хотя нет, она умеет водить машину, а вот пользоваться видеомагнитофоном не умеет. Но ведь есть сын, он-то умеет, и если она попросит. — магнитофонов в доме два. Господи, что делать?»
— Я вас пока отстраняю от всех дел. Напишите заявление, и лучше всего, напишите вчерашним числом, на очередной отпуск. Все, можете быть свободны.
— А я могу взять кассету?
— Нет, не можете, — сказал прокурор, багровея и пыхтя.
— Понятно, — Прошкин поднялся и быстро покинул кабинет.
«Какое свинство, какая мерзость!» — размышлял Юрий Михайлович Прошкин, быстро двигаясь по коридору и так же быстро, не останавливаясь, кивая встречным сотрудникам прокуратуры.
Теперь ему казалось, что на него все смотрят так, будто он выскочил голый из бани, а все вокруг одеты, и ему приходится прикрывать срамные места растопыренными пальцами, а у него с собой ни тазика, ни веника, ни мочалки. В общем, гол как сокол.
"Это же надо так глупо втяпаться на какой-то херне!
Ну, помылся с бабами, ну, выпил водки, потрахался.
На хрена это было снимать? — то, зачем Чекан снимал, Прошкину было абсолютно ясно. — Как это зачем, а в случае чего, если я откажусь выполнить его просьбу или затребую слишком большую сумму, тогда можно воспользоваться кассетой. Ведь пока мы все решали полюбовно, все возникающие вопросы решались легко. У меня же на него тоже дряни полный сейф, на чемодане компромата сижу, как сейчас говорят. Но куда я сейчас этот компромат суну?
Правильно — в задницу, а потом спустить в унитаз. «Эх, попался, попался, и на такой херне…»
Прошкин уселся за свой стол, положил руку на телефон, но понял, что звонить из прокуратуры Чекану уже не стоит.
«Черт бы вас всех подрал, мерзавцы!»
Он испортил два листа бумаги, пока написал заявление на отпуск. Размашисто расписавшись, он занес заявление секретарше, быстро оделся, схватил дорогой кожаный портфель. Уже у двери остановился, вернулся, открыл сейф и начал не глядя складывать в портфель все то, что казалось ему ценным и что могло быть использовано против него.
— Вот они, вот они, — глядя на копии страниц протоколов, бормотал Прошкин, без всякого порядка запихивая их в портфель.
