Водка в него уже не лезла, как и еда. Все выпитое и съеденное стояло где-то в районе кадыка, и если бы Михаре сейчас пришлось завязывать шнурки, то он не рискнул бы нагибаться, а попросил бы это сделать Дорогина.
А того алкоголь вроде бы как и не взял. Да, он немного раскраснелся, глаза блестели, но на ногах держался твердо, даже не притрагивался к стене, когда спускался с винтовой лестницы второго этажа.
«Ничего, поживу здесь, пообвыкнетесь, я вас раскушу. Нельзя же целую неделю постоянно держать себя в руках, где-нибудь, да проколетесь, сделаете одну ошибочку. А мне больше и не надо, я вас выведу на чистую воду».
С этими мыслями Михара и отправился спать. Блок, в котором располагалась операционная и палата, соединялся с домом лишь одним коридором. Михара закрыл обе двери, абсолютно уверенный в том, что услышит, если кто-то захочет прийти к нему.
Он погасил свет, улегся в постель и закурил «Беломор». Нож с выкидным лезвием спрятал под подушку.
Комната покачивалась у него перед глазами. Трубка телефона рядом с пачкой папирос и коробкой спичек лежала на тумбочке.
В доме воцарилась полная тишина, лишь изредка поскрипывала где-то расколотая доска, с карниза обрывались сосульки и звонко разбивались о наст. Михара тяжело дышал, уже проклиная себя за то, что решил тягаться в выпитом с Муму. Он перебрал, его немного поташнивало.
"Чекану позвоню завтра утром. Небось сидит сейчас, режется в карты… Меня нет, так он и поехал оттянуться.
Ни хрена, нечего ему спать, подниму рано".
И тут Михара вздрогнул, тут же схватил нож и зажал его в кулаке, готовый нажать на кнопку, выбросить лезвие. Он не слышал, как отворилась дальняя дверь, и теперь различал лишь сопение под своей дверью.
Первой мыслью было:
«Лютер! Но не мог же пес сам открыть дверь, да еще ковыляя на загипсованной лапе!»
Дверь отворилась, и Михара увидел силуэт Муму. Его он узнал по дурацкой лыжной шапке, натянутой по сами брови. В руках Дорогин держал большую двухлитровую пластиковую бутылку с минеральной водой.
— My…
Даже не взглянув на Михару, он прошел в комнату и поставил бутылку на тумбочку рядом с телефоном и папиросой и быстро покинул палату.
«Вот же черт, ходит бесшумно, точно зверь! Но водичка — кстати».
И Михара, сунув нож под подушку, жадно припал к горлышку. Вода была пронзительно холодной, даже зубы заломило, но трезвила. Михара пил, не в силах остановиться, чувствуя, как бутылка в его руках делается легче и легче. Когда осталась половина содержимого, он отставил ее и блаженно закрыл глаза. Уже минут через десять он чутко спал, одну руку подсунув под голову, а другую под подушку, пальцами чувствуя рифленую рукоять ножа.
Глава 16
На следующий день, после того как Дорогин передал кассету Белкиной, газета «Свободные новости плюс»
(или, как все шутили, «флюс») увидела свет.
Ожидания главного редактора и Белкиной оправдались. Через час после выхода газеты буквально все телефоны в редакции «Свободных новостей» судорожно трещали, готовые разлететься на куски от натуги. Даже завистники-конкуренты поздравляли «Свободные новости», восхищенно восклицая:
— Ну, ваша Белкина и выдала! Не сносить ей головы, это точно.
— Это прокурору Прошкину теперь не сносить головы, а с Белкиной взятки гладки, — говорил высокопоставленным людям главный редактор.
— Откуда приплыл материал? ФСБ передало?
— Читайте в статье.
— Нет, ты честно скажи, откуда?
— Белкина принесла, — простодушно отвечал главный редактор.
И этим было все сказано.
— Ясно…
В статье Белкина расписала, как таинственно произошла встреча ее и какого-то странного человека, который был весь в татуировках и разговаривал на фене.
Если сравнивать выход газеты с разорвавшейся бомбой, то самый большой осколок, естественно, угодил в городскую прокуратуру. Столичный прокурор получил номер не самым первым, но одним из первых. Ему его доставили прямо из типографии, можно сказать, тепленьким, краска не успела остыть.
То, что он увидел, заставило его вздрогнуть и побледнеть. Одно дело кассета, хранящаяся у него в сейфе, другое дело — газета тиражом в несколько сот тысяч экземпляров. Тем более прокурор знал, что снимки подлинные, ведь у него имелся акт экспертизы. Вскоре предстояло давать комментарии прессе.
Не успел он как следует просмотреть газету и дочитать ее до конца, как ему позвонили из пресс-службы и сообщили, что уже полдюжины журналистов добиваются встречи с ним и хотят получить разъяснения. Что ответить на публикацию, прокурор столицы не знал, да и посоветоваться ему, в принципе, было не с кем.
Пришлось посоветовать пресс-службе давать уклончивый ответ.
— Отвечайте одно: материалы проверяются, а Прошкин Юрий Михайлович находится в отпуске, где именно, нам неизвестно.
После звонка из пресс-службы прокуратуры раздался самый неприятный звонок. Звонили из генпрокуратуры по поручению генерального. Тот тоже получил номер газеты, и у него, естественно, зачесались руки, ведь мундир был испачкан, а ему ответить, что материалы проверяются, было не с руки. Пришлось рассказывать все по порядку и признаться, что Прошкина собственноручно до выяснения обстоятельств он отправил в отпуск задним числом.
Прошкина ужасные новости настигли дома, прямо в кабинете. Зазвонил телефон: один из знакомых, прокурор, коллега, человек, в общем, положительный, принялся сочувствовать Юрию Михайловичу. А через час и Маргарита Васильевна держала в руках газету, заботливо подсунутую подругой, поскольку телефон после утренних звонков Прошкин отключил, вырвав колодку с мясом.
Он пил коньяк, закрывшись в кабинете, а Маргарита Ходила, как голодный зверь, под дверью и время от времени кулаком стучала в нее, истерично кричала:
— Сволочь! Мерзавец! Лицемер! Ты погубил меня, ты погубил детей! Свинья! Грязный распутник, негодяй!
Чтоб твоя могила провалилась, чтоб на ней даже трава не росла! Это же надо! — и вдруг начинала истошно хохотать, а затем рыдала.
Прошкин переносил все удары судьбы стоически. У него в кабинете имелась еще одна бутылка коньяка, но он понимал, ее хватит лишь часа на два, а потом все равно придется выйти или за коньяком, или в туалет, или затем, чтобы заехать своей жене по роже и, может быть, этим нехитрым движением заставить ее заткнуться хоть на четверть часа, а потом собраться с мыслями, сосредоточиться для дальнейших действий. Единственной связью с миром у него оставался сотовый телефон, номер которого знали не многие. Звонили и в дверь, но жена никому не открывала.
Домработница испуганно удалилась, так и не приготовив обед. Что, собственно, произошло, она так и не поняла, газету не видела.
