Маргарита Васильевна в очередной раз подошла к двери и с силой саданула в дверь ногой. Та открылась, чего женщина никак не ожидала. Муж, с перекошенным лицом, с галстуком, опущенным до середины груди, с вырванными верхними пуговицами рубашки, стоял с бутылкой коньяка в руке и самозабвенно пил из горлышка, приняв позу — горнист на параде.
— Объясни мне, что все это значит!?
— Что это? — давясь коньяком, спросил Прошкин.
— Вот это! — и она, развернув газету как плакат, двинулась на мужа.
Только сейчас у Юрия Михайловича появилась возможность рассмотреть весь коллаж, искусно и бесхитростно выполненный в лучших традициях «Окон РОСТА». Его лицо было прекрасно видно и узнаваемо, таким же узнаваемым, как и на загранпаспорте. Прекрасно узнаваемым оставалось и лицо Чекана, который стоял чуть поодаль, закутанный в простыню, как в тогу, напоминающий римского сенатора на форуме. А рядом расположились гетеры. Гетеры улыбались, ничуть не стыдясь своей наготы. К тому же их оказалось в три раза больше, чем было на самом деле в сауне, их аккуратно настриг ножницами из других фотографий художник «Свободных новостей плюс».
— Ну и что тебе объяснять? — неживым голосом спросил Прошкин, заглядывая в глаза жены и сжимая в руках горлышко пустой бутылки, как панфиловец — ручку гранаты, готовый броситься под немецкий танк на последнем рубеже обороны столицы.
Да, отступать Юрию Михайловичу было некуда, за спиной было окно, а за окном — Москва, так сказать, исторический центр города, уже знавшего о его прошлых подвигах.
— Это! — сказала она, ткнув пальцем в голую задницу проститутки.
— Это? — промычал Прошкин. — Это жопа.
— Это ты жопа! Со мной не можешь, а с ними у тебя сил хватает!
— Ты бы уж молчала, — сказал Прошкин, — проститутка! — и плюнул прямо на ковер густой вязкой слюной коричневатого от выпитого коньяка цвета.
Жена увидела вознесенную бутылку, увидела, как тускло поблескивает стекло, и сочла за лучшее отступить, прикрывшись газетой, отступить, пока не поздно, иначе бутылка может разбиться о ее голову.
— Ты даже не спросила, правда ли это.
— Я не сомневаюсь, что это правда, зная тебя! Мерзавец!
— Проститутка!
Она выпрыгнула за дверь, и выпрыгнула, надо сказать, вовремя. Бутылка просвистела по кабинету и разбилась о дверную ручку на мелкие осколки. Прошкин закрылся и понял, что терпеть полный мочевой пузырь ему предстоит достаточно долго. Он набрал номер Чекана и замер, прижав трубку к уху:
«Скорее всего и его не окажется. Всегда, когда надо, человека не оказывается на месте. Хотя чем мне может помочь Чекан? Чем ты мне поможешь?» — сам себя спросил Прошкин, вслушиваясь в гудки.
Телефон ожил:
— Алло! — рявкнул Чекан.
— Это Прошкин.
— Я уже видел, — сообщил Чекан, — и передай т меня привет жене.
— Ты мерзавец! Грязный уголовник! — закричал на него в трубку Прошкин.
— Это ты на меня так, продажный прокурор?
— Да я. — — Что — ты?
С Прошкиным случилась истерика. Он понимал, что его карьера кончена. Всего одна дурацкая статья, и пусть бы статья, так ведь фотографии! Отпереться от них будет почти невозможно, даже если он поднимет на ноги всех своих знакомых, друзей, коллег. В лучшем случае ему посочувствуют. С грязной газетой никто связываться не станет, кому хочется испачкаться? А чем больше станут раскручивать скандал, тем больше изданий повторят публикацию. Сотни фотографий можно напечатать с той пленки, из них можно составить целый комикс, настоящий мультфильм. Поверив в одно, люди поверят и в другое, и любые цифры, даже астрономические, будут казаться правдоподобными — суммы взяток, за которые Прошкин отмазывал людей Чекана от заслуженного возмездия.
* * *
Казалось, в редакции «Свободных новостей плюс» Новый год наступил раньше положенного срока. Шампанское лилось рекой, пробки летели в потолок, все поздравляли Варвару Белкину. Ведь газета на два пункта поднялась в рейтинге, вплотную приблизившись к «Московскому комсомольцу», и казалось, еще одно движение, еще одна такая статья, хлесткая и красивая, еще пару-тройку снимков — и издание займет первое место, с ним начнут всерьез считаться сильные мира сего, как в свое время считались с органом ЦК КПСС, со всемогущей газетой «Правда».
Не было на празднике лишь главного редактора, тот уехал, сказав, что по срочным делам. Сотрудники, правда, скоро его увидели в дневных новостях, он сидел в студии и отвечал на вопросы ведущей программы, то и дело разворачивая газету, попутно рекламируя и другие материалы, делая вид, что все происшедшее — дело будничное и остальные публикации в его газете такие же блестящие и такие же разоблачительные.
В довершение показали еще несколько кадров с той злополучной видеокассеты, как-никак редактор решил отбить деньги, заплаченные Белкиной. Варвара аплодировала своему редактору, отставив стакан с кислым шампанским в сторону.
— Сволочи, а меня не пригласили! Я раскрутила дело, рисковала, можно сказать, собственной жизнью.
— Задницей ты своей, Варвара, рисковала, — пошутил кто-то из редакции.
— У меня хоть рисковать есть чем, а у тебя и этого нет. Вот ты и завидуешь. Сволочь, продал мою кассету, как свою собственную!
— Ты же свое тоже получила.
— А вот в суд, наверное, придется мне ходить, все-таки я автор, — и Варвара залпом выпила целый стакан шампанского, испачкав его ярко-красной помадой. — Ну вот, кажется, мы прославились, попали под лошадь.
— Да нет, это лошадь, целый конь, Варвара, под тебя попал. И угораздило же его подлезть! — все расхохотались.
Веселье продолжалось и тогда, когда приехал редактор с ящиком шампанского, чтобы загладить свою вину перед коллективом. О его вине забыли тотчас же, когда редактор сообщил, какие премии он намерен выплатить всем сотрудникам, тем, кто участвовал в подготовке последнего номера. А участвовали все, поэтому журналисты и техперсонал были очень довольны.
* * *
Чекан, чья физиономия стала известна всей Москве и даже области, метался как зверь по своей квартире.
И если до этого никто из соседей не догадывался, кто живет в подъезде, то теперь, когда он прошелся по лестнице, с ним дважды поздоровались, чего раньше никогда не случалось.
«Суки, продажные писаки! На зоне таких опускают, козлы долбаные! Я до вас еще доберусь! От вашей сраной редакции камня на камне не оставлю!»
Чекан матерился, хотя прекрасно понимал, что ничего делать не стоит. Уже поздно. Любое лишнее движение теперь лишь подольет масла в огонь. А звонок Прошкина его ничуть не расстроил.
"Так тебе и надо, гнусный сквалыга! Как деньги брать, так ты горазд, а как грязью помазали, так ты молчишь, хочешь быть чистым. Ну нет! Что же мне делать?
