И вновь впадал в недолгое забытье.
В тело, разрывавшееся от бесчисленных кист, стремительно наполняющихся жидкостью, вгрызались иглы и безжалостно высасывали наружу естество, заставляя пустые оболочки рубцеваться, стягиваться, усыхать и скрючиваться вместе с подпаянными тканями. Мощнейшие заклятия прокатывались жаркими волнами. Он плавал в ванной из магических отваров…
Но продолжал умирать.
И Московская Обитель впала в мрачное оцепенение.
В истории эрлийцев случалось всякое, но такого, чтобы братья не могли помочь одному из своих, еще не было.
В Восточной башне ежедневно собирался консилиум из ведущих докторов Обители, однако научные споры и жаркие дискуссии не приносили результата. Единодушны братья были только в одном – дело нельзя предавать огласке. Сначала такое решение было принято потому, что никто не мог исключить инфекционный характер заболевания Гематуса, а затем светлые умы решили, что их профессиональное поражение плохо отразится на их профессиональной репутации, и взяли друг с друга слово молчать.
К тому же всех, кто мог бы помочь несчастному пациенту, Тинктурус ввел в курс дела в первую же ночь, а праздное любопытство с заглядыванием к пациентам в палату у эрлийцев не приветствовалось. Вот и получилось, что о происшествии знал лишь ограниченный круг лиц.
Изредка Гематуса навещали старые друзья, но состояние несчастного не улучшалось, он не приходил в себя, мучился, пребывая между жизнью и смертью, и постепенно коллеги стали заглядывать все реже. А брат Висцерус, который выделял Гематуса среди молодых врачей, и вовсе переселился в библиотеку, стал молчалив, рассеян и напоминал свою молчаливую тень. Почетная должность наставника, которой он так гордился, больше его не интересовала, и младое племя эрлийцев вздохнуло с облегчением.
Так продолжалось несколько месяцев.
И вот однажды брат Висцерус явился в кабинет отца настоятеля, выложил на стол толстую папку с собранными материалами, раскрыл, перебрал бумаги, словно выкладывая их на продажу, посмотрел на несколько удивленного Динамуса и сообщил:
– Генетическая память.
Настоятель важно кивнул, продемонстрировав, что ему это словосочетание относительно знакомо, но поднял брови, указывая, что сообщение должно быть полным.
– Не знаю, могли бы мы помочь несчастному Гематусу, даже если бы поняли это полгода назад, – продолжил старик. – Не знаю, поможет ли сейчас знание первопричины? Не знаю… Все зашло слишком далеко.
Сообщение стало полнее, но не яснее, поэтому Динамус кивнул:
– Садись, брат Висцерус, – и подпер голову рукой. – Расскажи о своей гипотезе.
– Земля не наш дом, отец Динамус.
– Я где-то об этом читал. – Настоятель позволил себе вежливую полуулыбку.
– И в этом кроется секрет бедственного состояния брата Гематуса, – со вздохом продолжил Висцерус. – Семья Эрли, так же, как все остальные разумные расы, зародилась не на Земле. Здесь мы гости. Мы оставили свои изначальные миры, а вместе с ними – самобытность, знания и… нечто большее. Нечто, заложенное в нас при создании.
– Какое отношение это имеет к генетической памяти? – мягко поинтересовался настоятель.
– Пожалуйста, дослушайте, – попросил старик. – Как вы помните, оказавшись на Земле, семья столкнулась с небывало высокой детской смертностью. Сначала предки решили, что так подействовало долгое путешествие по Большой дороге, но время шло, а дети продолжали умирать. Мы вырождались…
– То было страшное время, – угрюмо подтвердил Динамус.
– Но умирали не все, – продолжил Висцерус. – Челы, как вы знаете, обожают твердить про естественный отбор. Это наивная теория, но она достаточно наглядна. Наши дети умирали, а оставшиеся принимали Землю как свой мир. Теряли нечто, заложенное в нас при создании, но обретали другое. Не лучшее и не худшее – другое, позволяющее нам жить здесь, как дома. И я считаю, что Гематус – редкий пример опоздавшего естественного отбора. Кто-то из его далеких предков прошел сквозь ад бегства в материнской утробе, родился с врожденными уродствами, но выжил и оставил на Земле потомство. Дефектные гены дремали тысячи лет, рецессивный признак подавлялся от поколения к поколению, а сейчас вдруг проявился. Я не знаю, что стало причиной его активации, но это неважно. Важно то, что Гематус заново переходит на Землю из нашего мира, трансформируется, и на его примере мы наблюдаем процесс в миниатюре.
– Нашим предкам пришлось нелегко, – пробормотал Динамус.
– Совершенно согласен.
Настоятель помолчал, обдумывая услышанное, после чего покачал головой:
– Генетикой и естественным отбором увлекаются челы, это правда. Для них теория актуальна, если учесть короткие сроки жизни и хрупкость тел. Благодаря несовершенству челы обрели уникальную возможность проследить наследование признаков. Они заметили кое-какие закономерности и, естественно, бросились их изучать. Но не следует подходить с той же меркой к жителям Тайного Города, брат Висцерус. Согласно человской теории, мы, существуя в замкнутом социуме, давным-давно должны были выродиться, но основной фактор нашего выживания – магия…
– Вот именно – магия! – горячо подхватил старик. – На ней зиждется феномен брата Гематуса! Генетические изменения челов статичны на протяжении жизни отдельно взятой особи. А мы, под влиянием магии, получили, если так можно выразиться, динамический манифест заболевания, протекающий столь же бурно, как приступ выползня у ко́нца.
– Что могло спровоцировать кризис? – быстро спросил Динамус, сообразив, что страшный ген может оказаться и в нем.
– Да что угодно, – не стал скромничать Висцерус. – Переутомление. Переохлаждение. Волнение. Колебания энергии…
– Или сочетание факторов.
– Скорее всего. Я должен был обратить внимание, Динамус! Я единственный, кто видел преддверие приступа, его зловещую ауру.
– Не вини себя, брат Висцерус, – вздохнул настоятель и бросил быстрый взгляд в зеркало. – О каких признаках ты говоришь?
– Утром того дня Гематус невпопад ответил на простейший вопрос, я еще подумал, что ему стоит отдохнуть, и с той самой минуты не должен был упускать его из виду.
– Невпопад… – Динамус с трудом удержался от просьбы задать ему какой-нибудь вопрос. – Что ты предлагаешь, брат Висцерус?
– Соберите консилиум, отец Динамус, давайте обсудим эту теорию, и если «транзиторный феномен», как я его условно назвал, будет принят за основную гипотезу, нам останется лишь придумать, как с ним бороться.
– Ты хорошо потрудился, брат Висцерус.
– Вот список литературы. Здесь – ссылки на наши архивы, которые я использовал в работе. Если у того, кто будет тебе возражать на консилиуме, есть полгода свободного времени, он может перепроверить мои выводы.
Брат Висцерус извлек из вороха исписанных, заляпанных и разрезанных листов две машинописные распечатки в аккуратных картонных папках, вручил отцу настоятелю и шаркающей походкой вышел в коридор, на ходу одергивая давно не стиранную рясу.
