Ветеранский госпиталь в Лонг-Бич оказался многоэтажным зданием, со всех сторон окруженным громадной парковкой. Было в нем что-то от советских казенных учреждений – никакой красоты, строгая функциональность; унылые серые стены и грязные окна тоже не внушали особой бодрости. Стив несколько раз объехал больницу кругом, прежде чем нашел, где припарковаться: какой-то красный «Джип» прямо перед ним неожиданно попятился и освободил место. Дальше пришлось долго идти пешком, и его едва не сбил какой-то чудила на «Хаммере», гнавший по узкому парковочному проезду милях на пятидесяти в час. Наконец Стив вошел внутрь и поинтересовался, как попасть в палату 242 – к отцу. Неулыбчивый человек за конторкой ответил: «Это на втором этаже», – и махнул рукой в сторону лифта в дальнем конце почти пустого холла. В лифте Стив ехал один. Вдоволь поскрипев и повздыхав, престарелая машина разжала челюсти и выпустила его в огромный коридор, идущий, казалось, вдоль всего здания: в дальнем конце его смутно маячили человеческие фигуры.
В коридоре воняло. Воняло рвотой и лекарствами, какой-то химией и фекалиями. Стив продвигался по коридору, прикрыв нос и стараясь дышать через рот; но медсестры и санитары, попадавшиеся ему навстречу, должно быть, притерпелись к запаху и вовсе его не замечали. По обеим сторонам сквозь приоткрытые двери Най видел темные палаты со множеством кроватей: примерно так Стив представлял себе тюремную больницу. Мимо проехал пациент в коляске, без ног и с повязкой на глазу. Стив поспешно отвел взгляд, потом сообразил, что это может обидеть инвалида, взглянул на него, готовый улыбнуться. Пациент ответил ему сердитым взглядом своего единственного глаза и проехал мимо.
– Где мои таблетки?! – завопил вдруг кто-то в палате слева. В отчаянном вопле звучала такая боль, какую Стив и представить себе не мог; однако никто вокруг словно не услышал. – ГДЕ МОИ ТАБЛЕТКИ?! – снова завопил больной.
И в таком-то месте заперли отца?!
Наю здесь совсем не нравилось. А кроме того, в глубине души он боялся встречи с отцом. Да, из слов матери ясно, что мозги у него не в порядке, – и все же Стив представлял себе знакомую картину. Ему казалось: к тому времени, как он доберется до отца, тот придет в себя и, разумеется, во всем обвинит сына. Как обычно. Будет рвать и метать из-за того, что его перевезли сюда из Анахаймской больницы. Мысль эта была так неотступна, что, подходя к дверям палаты номер 242, Стив уже придумывал себе оправдания.
Таблички или чего-то подобного с надписью «Психиатрическое отделение» он нигде не заметил, так что поначалу даже подумал: произошла ошибка, отца положили не туда. Ведь он должен быть под психиатрическим наблюдением – а все пациенты, которых Стив здесь видел и слышал, страдали физически. Но потом сообразил: он же в Ветеранском госпитале. Естественно, тут кругом калеки. Должно быть, весь этот этаж и есть психиатрическое отделение.
Он постоял немного перед дверью, собираясь с духом, и заглянул внутрь. Палата оказалась небольшая, всего на троих – не как те барачного вида помещения, что остались позади. Отец лежал ближе всех к двери. Лампы в палате светили так приглушенно, что ровно ничего не освещали, однако света из коридора хватило, чтобы разглядеть: отец не просто лежит на больничной кровати – он к ней привязан. Глаза у старика были закрыты, дышал он глубоко и ровно. Стив приободрился, подошел к кровати и задернул шторку, отделявшую «комнату» отца от других пациентов.
Воняло здесь еще хуже, чем в коридоре; пришлось зажать нос. Кто-то из соседей отца явно страдал серьезными проблемами с кишечником.
– ГДЕ МОИ ТАБЛЕТКИ?! – снова завопил вдалеке беспокойный пациент, а еще один, дальше по коридору, завыл, как волк.
Но в палате отца было тихо, если не считать тихого бульканья какого-то аппарата по другую сторону от задернутой шторки. Спящий, отец выглядел бледным и изможденным – почти безжизненное тело. Ремни, пристегивающие его к кровати, очевидно, призваны были уберечь самого отца или окружающих от новых припадков ярости, а на деле усиливали ощущение, что перед Стивом лежит труп.
«Вот таким он будет, когда умрет», – подумал Най.
Он знал, что должен быть расстроен, опечален… но ничего не ощущал. Хотел хоть что-нибудь почувствовать – и не мог. Разве что стыд за свою бесчувственность. Стив пытался найти себе оправдания: говорил, что отец пожинает то, что посеял, что и в лучшие свои годы он был жестким, безжалостным человеком, никогда не упускал случая напомнить, что единственный сын горько его разочаровывает… Не помогало. В конце концов, Стив уже не ребенок и за свои чувства, поведение и действия отвечает сам.
Нет, кое-что он, конечно, чувствовал. Облегчение. Глядя на недвижное тело отца, Най радовался, что старик крепко спит и не может накинуться на него с упреками.
И за эту мысль Стиву тоже было стыдно.
Он снова взглянул на фигуру на кровати. Прежде отец был всегда безукоризненно причесан и выбрит; теперь же редеющие седые волосы растрепались, на щеках и подбородке проступила серая щетина. Одинокий, опустившийся старик. Неприятно было видеть его таким.
Стив переминался у кровати, не совсем понимая, что делать дальше. Должно быть, отец сейчас на успокоительных – значит, крепко спит и будет спать еще долго. А если проснется? Что ему сказать? Вообще-то надо найти врача и поговорить с ним; но, вернувшись в коридор, Стив не то что врача – даже медсестру найти не смог. Пришлось пройти почти до начала коридора, пока навстречу ему попался кто-то из медперсонала и рассеянно пообещал «кого-нибудь прислать».
Зажимая нос, Стив вернулся в палату, по пути отметив, что вопит здесь не только тот парень, которому нужны таблетки. Снаружи доносился целый нестройный хор орущих или воющих голосов. В такой обстановке и здоровый запросто свихнется.
Он сидел у постели отца и ждал. Обстановка госпиталя не внушала никакого доверия, и Стив готов был увидеть пожилого, замученного жизнью доктора, для которого все пациенты на одно лицо. Однако врач в белом халате, что появился наконец перед ним и с улыбкой пожал ему руку, выглядел не только компетентным, но и заботливым.
– Рад, что вы приехали, – сказал доктор Кёртис. – Понимаю, почему ваша мать пока избегает посещений; однако для нас очень важно объяснить кому-либо из ответственных членов семьи, что именно происходит с вашим отцом. Необходимо принять определенные решения, и хотелось бы, чтобы те, кто будет их принимать, были максимально информированы. – Он вытащил из ящика над кроватью медицинскую карту. – Поначалу мы решили, что ваш отец страдает от болезни Альцгеймера: именно такой первоначальный диагноз поставили ему в Анахайме. Затем мы провели некоторые дополнительные исследования…
– Я думал, у него был инсульт, – заметил Стив.
– Точнее, целая серия инсультов, как показала томография. Но, помимо этого, ваш отец, по-видимому, страдает деменцией.
Стиву показалось, что на него рухнула сверху каменная плита. Деменция. Точного медицинского значения этого слова он не знал, только обиходное, однако и этого было достаточно, чтобы понять: дело серьезное, очень серьезное. Нечего и надеяться, что отца подлечат немного и отпустят домой.
