И одиннадцать тяжело дышащих ребят в потных и грязных майках вернулись на поле и сотворили невозможное. Миаль не верил своим глазам. То, что происходило, можно было назвать только чудом. Одно дело – катать взглядом по полю надутый кожаный мяч, что, конечно, тоже само по себе чудо, но совсем другое – заставить людей так поверить в себя, в то, кто они и что они могут сделать!
Когда счет стал четыре – семь, Миаль перестал следить за ходом игры. Он смотрел на приятеля и с каким-то благоговейным ужасом думал о том, что будет, если Эрнесто задумает сотворить нечто подобное не с мячом, не с игроками и даже не с толпой пьяных партизан, а, скажем, с целым городом.
Или с целой страной.
* * *
…Их провожали всем городом. Провожали с почестями, благодарностями и таким количеством провизии, что хватило бы, пожалуй, и на кругосветное путешествие.
Более того, позволить «знаменитым аргентинским тренерам» продолжить путешествие на своих двоих благодарные горожане просто не могли и всем миром купили им билеты на самолет в Боготу.
Ближайшее будущее представлялось радужным; Миаль уже предвкушал, как они с комфортом проводят некоторое время в столице Колумбии, а затем едут в соседнюю Венесуэлу – в Каракасе находился один из крупнейших лепрозориев в мире, применявший новейшие методики лечения, и побывать в нем было заветной мечтой биохимика.
Однако жизнь, как обычно, внесла свои коррективы.
Прибыв в столицу Колумбии, приятели застали ее в полном хаосе. Везде царили разгром и разруха, большинство главных улиц перегораживали баррикады, всюду виднелись военные патрули – в стране продолжалась Ла Виоленсия. Тысячи крестьян, согнанных гражданской войной со своих земель, стекались в столицу, жаждая справедливости, свержения режима, обещанных повстанцами земель или попросту мести. Тут и там вспыхивали стихийные митинги, мигом перераставшие в вооруженные восстания и кровавые стычки.
Эрнесто, несмотря на уговоры приятеля немедленно отправиться куда-нибудь подальше от этого хаоса, заявил, что хочет посмотреть на революцию изнутри. Эрнесто вообще никогда не мог спокойно пройти мимо несправедливости, и жалобы потерявших свои дома и имущество крестьян находили в его душе самый горячий отклик.
Изнутри у революции оказалось покрасневшее, небритое, искаженное яростью лицо. Революция пахла потом, дешевым гуаро
[13] и шальной храбростью толпы; Миаль не увидел в ней ни возвышенности, ни благородства. И вообще, на его взгляд, никакая это была не революция, а просто неорганизованная масса людей, хаотично устраивавших беспорядки на улицах города.
А у Эрнесто возбужденно блестели глаза.
– Амиго, ты только посмотри! – дергал он за рукав Миаля и жадно озирался по сторонам, стараясь впитать в себя как можно больше впечатлений. – Вот так народ берет власть в свои руки, так сбрасывает с себя оковы! На наших с тобой глазах сейчас творится история!
Впрочем, в тот день история так и не закончилась освобождением от оков и сменой власти – на одной из улиц Боготы бунтующих крестьян поджидали военные грузовики с десятками вооруженных солдат внутри. И огонь благородной ярости, подогретый дешевым гуаро и мнимым ощущением безопасности, которое дарует человеку толпа вокруг, потух при первых же выстрелах – митингующие бросились врассыпную по боковым улицам. А те были заранее перекрыты отрядами полиции, легко ловившими беглецов.
Угодили в руки к полицейским и Миаль с Эрнесто; им несколько раз ощутимо досталось дубинками и носками ботинок, после чего они оказались сначала в тесном кузове машины, а затем – за решеткой вместе с обвинением в участии в массовых беспорядках.
– Ну что, посмотрел на революцию? – возмущенно бурчал Миаль, сидя на каменном полу и потирая наливающийся во всю скулу синяк.
– Посмотрел, – задумчиво протянул Эрнесто в ответ.
– И?.. Теперь-то твоя дурная голова хоть что-то поняла? – Биохимику было страшно и некомфортно в тюремной камере. И он прекрасно знал, по чьей вине они тут оказались.
– Конечно. Я понял, что у стихийных революций шансов мало, – выдал Эрнесто в ответ. – Чтобы революция преуспела, она должна быть четко организована и хорошо вооружена.
Миаль лишь ошеломленно выдохнул – он-то рассчитывал на совершенно иную реакцию своего друга. Впрочем… кем еще мог стать Эрнесто, как не романтичным и неисправимым бунтарем-идеалистом, растя в доме, где главная вольнодумица семьи донья де ла Серна всегда привечала беглецов – борцов за справедливость со всего света и позволяла детям до глубокой ночи сидеть в столовой, слушая ведущиеся там разговоры об угнетении, свободе и социальном равенстве?
– То есть народу нужен освободитель? – спустя некоторое время уточнил Миаль. Он оценил ситуацию здраво и взял себя в руки; в конце концов, эта тюрьма тоже всего лишь временное явление. Не первый же раз они оказываются за решеткой, причин для паники нет.
– Не освободитель. Такого понятия вообще не должно быть, ведь люди всегда сами решают, освобождать им себя или нет, – уверенно ответил Эрнесто. – Все, что требуется народу, – это лишь дорасти до желания перемен. А революции… революции нужен лидер. Тот, кто будет хладнокровно направлять ее силу в нужное русло и у кого хватит благоразумия не оказаться сметенным этой стихией. Человека твердого и решительного, такого, кто не побоится спустить курок ради великой цели…
В голосе приятеля было столько твердости и убежденности, что на миг Миаль вдруг очень четко, словно наяву, увидел Эрнесто во главе огромной толпы, которая, затаив дыхание, внимала своему лидеру и была готова сделать по его слову или жесту что угодно – сровнять с землей прочные баррикады, обратить в бегство страшного врага, свергнуть ненавистного тирана, кровью и потом добиться долгожданной справедливости и построить светлое будущее для всех и каждого…
Миаль вздрогнул, возвращаясь в реальность.
– Лидеры и революции – это все, конечно, очень хорошо, – поторопился он завершить разговор; ему не хотелось, чтобы кто-то ненароком услышал речь приятеля и донес на него тюремщикам, окончательно убедив тех в том, что они с Эрнесто – злостные и закоренелые революционеры, которым самое место за решеткой. – Ну а сейчас мы с тобой что делать будем?
– Как что? – ухмыльнулся Эрнесто, от его серьезности не осталось и следа. – Выбираться из этой заварушки, конечно!
И, как всегда, им снова удалось выйти сухими из воды. Благодаря все тому же невероятному обаянию и силе убеждения Эрнесто двух аргентинских врачей-лепрологов, ставших жертвами обстоятельств и совершенно случайно оказавшихся в эпицентре происходящих в столице событий, суд отпустил на все четыре стороны, взяв клятвенное обещание немедленно покинуть Колумбию.
– Много кошек, а мышек не поймали! – хохотал Эрнесто, глядя из окна отъезжающего в Венесуэлу автобуса на полицейских, эскортировавших их до вокзала. – Сколько всего полезного мы увидели и узнали!
