Добежать до манящей темноты джунглей успели не все.
Когда Эрнесто оглянулся, чтобы бросить последний взгляд на берег, он увидел, как под ударами подоспевших судов береговой охраны тонет их хлипкая яхта и как его товарищи, настигнутые пулями налетевших словно хищные птицы истребителей, навсегда остаются на песчаном берегу, в самом начале своего пути, в конце которого они собирались завоевать свободу и покрыть славой свои имена.
* * *
Алегрия-де-Пио, Тростниковый остров,
10 декабря 1956 года
Пять дней назад Эрнесто должен был умереть.
От немедленной гибели его спас ящик с патронами, который Эрнесто таскал на ремне на груди; пулеметная пуля попала в ящик и оттуда рикошетом – в шею.
Кровь как-то вяло вытекала из рваной раны, и Эрнесто, измученный изнурительным плаванием и приступами головокружения, слабости, озноба и скручивающей нутро боли, даже не почувствовал особой разницы в своем состоянии, только отстраненно подумал, что скорее всего после такого ранения не выживет.
Некоторое время он еще продолжал идти, автоматически переставляя ноги, – останки наголову разгромленного отряда братьев Рус отчаянно пытались скрыться от безжалостных каскитос – солдат из элитной гвардии диктатора Сальдивара, уходя в глубь острова, к горам Сьерра-Маэстра, многочисленные утесы, ущелья и пещеры которых обещали надежное укрытие; там десяток вооруженных солдат мог легко удержать тысячу. Но вскоре решил, что продолжать нет смысла. Раз уж он все равно умирает, то может сослужить товарищам службу.
Эрнесто осел на землю, привалился спиной к стволу апельсинового дерева и попросил:
– Дайте мне автомат.
Выжившие после высадки бойцы отряда братьев Рус в отчаянии переглянулись. С одной стороны, бросить раненого товарища за спиной они не могли. С другой – Эрнесто, вероятно, и правда не жилец. Зато своим героизмом он мог бы подарить им несколько коротких минут, определяющих, смогут ли они потом прожить долгую жизнь…
– Быстро, дайте мне автомат! – раздраженно повторил Эрнесто. – Я вас прикрою.
Фидель сам вложил в слабые руки аргентинского врача оружие и на миг крепко их сжал.
– Спасибо, амиго, – тихо сказал он.
И немногочисленные останки отряда растворились в джунглях. Никто из измученных бойцов сейчас и не вспоминал, что всего несколько дней назад они всерьез рассчитывали освободить Тростниковый остров от тирании. Сейчас все их мысли были лишь о том, куда свернуть и как запутать свои следы, чтобы обмануть противника и выжить.
А это было непросто. На протяжении трех долгих дней после высадки отряд Фиделя продирался по густым колючим зарослям дикого кустарника. Болотная жижа насквозь пропитала одежду и обувь, солнце нещадно палило, москиты казались врагами похуже солдат Сальдивара – а те, в свою очередь, словно упорные охотники, загоняющие дичь, планомерно теснили отряд в глубь суши, пока наконец не настигли их в местечке под названием Алегрия-де-Пио.
Там, под ливнем из пуль, Фидель потерял половину своего отряда.
Еще четверть попала в плен к настигшим их войскам Сальдивара.
Оставшиеся в живых из последних сил пытались добраться до Сьерра-Маэстра и на своем последнем пути не жалели ни себя, ни вражеских солдат и уже без колебаний оставляли своих мертвых.
Или даже живых – как Эрнесто.
А тот, сидевший под тенью апельсинового дерева, сжимал в руках автомат, ждал каскитос и чувствовал, что кровь почему-то перестает течь из раны. Но Эрнесто был слишком изнурен своей загадочной болезнью, чтобы этому удивляться. Он знал только, что солнце припекало все жарче, нагретый влажный воздух противно облеплял тело, а вокруг на все лады кричали, вызывая боль в висках, шумные обитатели джунглей.
Эрнесто не знал, сколько прошло времени. Он то терял сознание, то снова приходил в себя, день сменялся ночью, темнота – светом, волны слабости накатывали и уходили, и тело уже почти не реагировало на непонятную боль, прошивающую его насквозь, на головокружение, озноб и терзающую сильнее всего жажду. И только образ Сол, который, как ему казалось, он давно похоронил, то и дело появлялся перед его глазами и смотрел на него печальным, будоражащим душу взглядом.
Эрнесто так и не сделал ни одного выстрела – то ли каскитос обошли его стороной, то ли прошли мимо лежащего без сознания диверсанта, решив, что он мертв.
Но вот в какой-то момент Эрнесто понял, что рана на шее затянулась; сил удивляться тому, как быстро это произошло, не осталось. Он думал лишь о том, что, значит, теперь он точно выживет. А раз так, надо двигаться дальше.
Эрнесто поднялся на подгибающихся от слабости ногах и осмотрелся. Горы Сьерра-Маэстра казались обманчиво близкими, но он знал, что это не так, и путь до них в его теперешнем состоянии мог занять даже не дни, а недели. Тем не менее Эрнесто направился к ним, надеясь, что его товарищи сумели-таки добраться до гор и у него получится с ними воссоединиться.
Внезапный окрик возник словно из ниоткуда.
– Стоять! Руки на голову!
Слова медленно доходили до замутненного сознания. И не вызывали никакой реакции – ни паники, ни страха. Лишь бесконечное безразличие.
Эрнесто поднял руки и равнодушно обернулся.
Позади него стояли трое каскитос.
– На колени, – удовлетворенно скомандовал один из солдат, с нашивками капитана. – No te muevas, imbécil!
[19]
И тут в глубине души Эрнесто вновь полыхнула совсем было позабытая из-за неимоверной усталости и боли, но так хорошо знакомая и так пугавшая его раньше бешеная ярость. Как смеет этот недоносок ему приказывать, как смеет требовать, чтобы он встал перед ним на колени?
– И не вздумай сотворить какую-нибудь глупость! – прикрикнул капитан, увидев, что его пленник отчего-то медлит, и для убедительности потряс направленным на него дулом оружия.
…Позже Эрнесто не раз пытался восстановить цепочку событий, но каждый раз безуспешно. Память хранила лишь воспоминания о том, что мир снова стал серым, холодным и бесцветным, отгородился от реальности плотной завесой, а вражеские солдаты превратились в колыхающиеся теплые тени, заманчиво пульсировавшие перед ним. Настолько заманчиво, что удержаться не было ни сил, ни желания. Очевидно лишь то, что именно в тот раз Эрнесто впервые уступил своим инстинктам, потому что когда он пришел в себя, то обнаружил, что жадно глотает кровь прямо из разорванного горла капитана, а над головой, в кронах пальм, громко перекрикиваются нарядные сине-зеленые попугаи. Тела двух других каскитос сломанными куклами лежали неподалеку, и их неестественные позы не оставляли никакого сомнения в том, что случившаяся с ними неприятность исправлению не подлежит.
Вкус, наполнявший рот, казался очень знакомым, и через несколько мгновений Эрнесто сообразил, что он был точь-в-точь как у зелья, проданного ему старухой-брухо на магическом рынке в Мехико.
