Еще сильнее Рикардо тревожило то, что все больше и больше Светлых покидали Ночной Дозор и вставали под знамена команданте. Годами и десятилетиями жившие в относительном мире с Темными, они заражались идеями Че и внезапно тоже начинали видеть в Темных своих врагов. Словно одержимые, завороженные харизмой Че, Светлые Ночного Дозора один за другим уходили под знамена команданте – уходили бороться со «злом», и ничто не могло их остановить.
Когда через несколько месяцев Ночной Дозор покинул самый старый и самый опытный оперативник, Рикардо раскурил толстую «Кохибу» и долго сидел у окна, весь окутанный сизыми клубами крепкого ароматного табака, отдающего деревом, привкусом сухих листьев, ореха и жженого кофе. Он размышлял над тем, где же он совершил ошибку, что он сделал не так – раз не смог донести до своих ребят самые простые истины… И почему вампир, одержимый убийствами, стал для них героем.
Час спустя Рикардо сделал последнюю затяжку – и развоплотился.
А охота тем временем набирала все бóльшие обороты; Че не собирался останавливаться на полпути, он намеревался извести всех Темных на острове. При этом команданте дал строгий наказ своим соратникам: всех захваченных Темных непременно доставлять к нему. Он всегда лично их уничтожал – ведь ему нужно было копить Силу. Ему требовалось очень много Силы, чтобы вести борьбу со злом.
При этом Эрнесто не прекращал совершенствовать свои навыки. Под руководством опытных Иных Че часами упорно отрабатывал непросто дающиеся ему магические приемы, а под руководством опытных солдат без устали практиковался в стрельбе, метании ножей и рукопашной борьбе. Команданте хотел быть лучшим во всем – как в человеческом, так и в Ином, и с поразительным упорством шел к своей цели.
В полном отчаянии остатки Дневного Дозора обратились к Инквизиции. Но та не спешила разделять их опасения и пока не видела причин вмешиваться.
– Мы следим за тем, чтобы не нарушался баланс сил Света и Тьмы. Ваш вампир-одиночка убивает Темных, а не Светлых. Следовательно, формального нарушения Договора не было, и происходящее является не изменением баланса сил, а вашими внутренними междоусобицами.
В отчаянии глава Дневного Дозора заявил, что распускает их организацию.
– Наш Дозор для команданте – как красная тряпка для быка, – аргументировал он. – Пока есть Дневной Дозор, Эрнесто будет нас преследовать. А поодиночке у нас больше шансов остаться в живых.
И остатки Дневного Дозора рассеялись по острову. Темные забирались в самые дальние, самые глухие уголки страны и старались не пользоваться Силой и вообще не привлекать к себе лишнего внимания. Когда-нибудь кто-нибудь непременно остановит этого сумасшедшего вампира, мнящего себя Светлым, – но до тех пор им нужно было как-то выжить…
* * *
Шесть лет спустя
Столица, Остров свободы,
2 апреля 1965 года
Фидель и Модесто стояли на широком балконе с видом на Капитолий. На засыпающий город мягко спускалась ночь, зажегшиеся фонари слегка подсвечивали старинные улицы, делая их похожими на сказочные декорации.
– Я беспокоюсь за него, Модесто, – озабоченно говорил Фидель своему младшему брату. – Вот уже несколько лет как он сам не свой. То, что он творит…
– Да, я тоже слышал эти истории, – перебил Модесто. – Даже собирался приставить своих людей проследить за ним, чтобы узнать, сколько правды во всех этих слухах.
– И?..
– И передумал. Мы же через столько всего прошли; он наш боевой товарищ, наш самый преданный друг. Он мне как брат – самый любимый брат после тебя! А с братьями так не поступают… Лучше уж я буду вообще ничего не знать, чем узнаю чудовищную правду. Но знаешь, порой его приступы бешенства пугают даже меня – а я мало чего боюсь в этой жизни.
– И меня, – тихо признался Фидель.
Братья Рус долго молчали, глядя на то, как постепенно густеет теплая летняя ночь.
– Он несчастен, – нарушил тишину Фидель. – Ты заметил, да? Он был куда счастливее, когда мы, голодные и оборванные, скитались по джунглям, сражались с каскитос, которым не было числа, и грезили о будущем, далеком светлом будущем… А сейчас, когда революция наконец свершилась, когда мы добились всего, о чем мечтали, он стал сам не свой. Потерянный, несчастный – будто ему было важно не достижение цели, а сам путь к ней…
– Да, он как-то раз сказал, что после революции работу делают не революционеры, а технократы и бюрократы. А они по сути своей – контрреволюционеры, так что получается замкнутый круг, – вспомнил Модесто.
– Мне кажется, он особенно сильно изменился после той истории, случившейся два года назад, с советскими ядерными боеголовками – помнишь? Когда мы в последний миг уступили Америке и пошли у них на поводу. Он очень разочаровался тогда в Союзе и, кажется, в нас с тобой тоже.
– Думаешь, именно поэтому он?..
Модесто не договорил. Не решился повторить вслух то, о чем давно уже шептались на улицах столицы. Что команданте уже не тот, что раньше, что он очень сдал и, возможно, даже обезумел – иначе чем еще объяснить, как он с упорством гончей вот уже несколько лет по каким-то одному ему ведомым соображениям выбирал себе жертв, порой даже детей, и преследовал их по всему острову?
– Все возможно, – уклончиво протянул Фидель и тяжело вздохнул. – Самое обидное, я понятия не имею, как ему помочь.
– Может, занять его еще чем-нибудь? – предложил Модесто. – Че постоянно нужна какая-то деятельность, нужен вызов.
– Да куда уж больше? – развел руками Фидель. – Он и так уже директор Национального банка, министр промышленности и член ЦК, Политбюро ЦК и Секретариата партии. Он ездит с делегациями по всему миру, недавно выступал на Генеральной ассамблее ООН…
– Но ты же понимаешь, что если он продолжит… безумствовать, то мы не сможем покрывать его до бесконечности. У нас уже сейчас были бы проблемы, если бы он не продолжал по-прежнему делать все эти вещи в своем духе – спасать раненых, лечить больных, помогать бедным… Ну, ты понимаешь, быть героем. Быть Че.
– Понимаю, конечно. – Фидель устало потер виски, задумчиво посмотрел на младшего брата и улыбнулся: – Помнишь, какой он был, когда мы только познакомились? И потом, в джунглях? Он весь горел! Светился! Хотел бы я знать, куда, черт возьми, делся тот самый Эрнесто…
– Я скучаю по нему, – тихо ответил Модесто.
– Я тоже, – грустно отозвался Фидель.
Братья Рус еще некоторое время постояли на балконе, задумчиво глядя на флаг – символ их свободы, – гордо реющий на шпиле Капитолия, и зашли внутрь здания.
Несколько минут спустя с крыши на витой поручень балкона мягко спрыгнула темная фигура. Свет одинокого фонаря на мгновение упал на лицо, выхватил из темноты горящие глаза, ходящие ходуном желваки на скулах и глубокие морщины на лбу.
Эрнесто смотрел вслед ушедшим внутрь братьям Рус, и в его глазах заново разгорался потухший было огонек.
